Чёрный, как тайна, синий, как смерть - Елена Бриолле

ударили хлыстом по лицу. Его глаза заблестели по-новому.

– Я художник! Я настоящий художник, не то что этот японец, строящий из себя импрессиониста… Меня не интересует праздное искусство наблюдателя… Вы просто не видели ещё моих картин!

– Не видел, всё верно… И очень хочу на них посмотреть…

– Я ещё над ними работаю…

– Хорошо, но разве это даёт вам право похищать чужое имущество? Разве это даёт вам право убивать?.. – спросил Ленуар.

– Уби… Убивать? Вы думаете, что это я убил Софию?

– А разве нет? Вы сказали, что уехали в Гамбург к отцу две недели назад, а вернулись во вторник. Но в телеграмме, которую я получил сегодня утром от немецкой полиции, говорится, что вы прибыли в Гамбург полторы недели назад, а вернулись в Париж в прошлое воскресенье. – Ленуар встал и положил на свой письменный стол полученную утром телеграмму, чтобы Краузе мог самостоятельно ознакомиться с её содержанием. Немец покосился на бумагу и опустил голову.

– Я её не убивал… Это она меня убивала…

– Что вы имеете в виду?

– Конечно, для Пьереля и Барди София была музой, но вела она себя неподобающе… Я всегда защищал репутацию этой девушки, хотел её уберечь, оградить от опасности её и её семью. Что вы! Я бы никогда не смог убить Софию. Я и эскизы с неё собираю, чтобы хоть в этой форме сохранить частички её света. Вы только подумайте, что скажут люди, если эти рисунки попадут в газеты?!

– Значит, это всё-таки вы украли наброски Хиро?

– Да… А ещё рисунки Барди и несколько эскизов Хоппера… Они всё равно не ценили Софию так, как я! Барди ушёл в раздробление формы, в футуризм… Да он вместо Софии видел самолёт или колёса своего автомобиля! А Хоппер – ему важны только деньги… Что же касается Хиро, то японец приехал изучать импрессионизм, а импрессионисты изображают только внешнюю форму, они не видят человеческой сути…

– А вы видите, Маркус? – терпеливо спросил его Ленуар. С его точки зрения, Круазе, как и сотни немцев до этого, всего лишь читал очередную лекцию по искусству. Он сыпал догмами и формулами, надев толстые очки теоретика. Он рассуждал о символизме творчества, вместо того чтобы творить самому.

– Меня, в отличие от этих господ, интересует то, что древние греки называли «психе». Меня интересует не сама модель, а её душа. Любая форма должна стремиться изобразить внутреннее наполнение человека, – энергично излагал свои теоретические выкладки Краузе. – Посмотрите на наши картины последних лет. Когда мы рисуем город, разве он похож на беспечную дымку парижских бульваров и прогулки по паркам? Да и где вы видели настоящие парки в наших городах? Правильно, их нет! Вместо деревьев в городе свет фонарей, рекламные афиши, массы грязных и отчаявшихся людей, ищущих утешение в домах терпимости и ночных барах за бутылкой! Наш мир изменился! Его душа почернела, и теперь художники должны уметь увидеть и изобразить эти сумерки, эту ночь, эту анормальность городских джунглей…

– Вы правда так считаете? – сказал Ленуар. Он решил дослушать Краузе до конца.

– Да, я в это верю. Для создания чего-то стоящего художник должен освободиться от всех сковывающих его уз и довериться своему подсознанию. Оно поможет ему почувствовать и точнее изобразить свою модель. Оно поможет почувствовать ему все её страхи, метания, сомнения, страсть, инстинкты… Разве это не есть жизнь?

Немец замолчал и посмотрел на карикатуру Софии фон Шён, нарисованную Ленуаром.

– Эх, вам не понять… Вы француз!

– Какое отношение к искусству имеет моя национальная принадлежность?

– В том-то и дело, что ваша – никакого! Франция выбрала путь революции, чтобы бороться за свободу и за свои права. Для вас и карикатура – проявление свободы и права на самовыражение! Это привело ваше государство к распаду, террору корсиканца и моральному упадку. А Германия выбрала путь долга и ответственности, поэтому наше государство продолжает развиваться!

– И что из этого следует? Что вы выбрали правильный путь и будете учить нас истории?

– Нет, мы будем учить вас цивилизации!

– Насильно?

– Сегодня любой зачинщик войны стигматизируется, но люди забывают, что война – это не только разрушение. Ещё Гёте говорил: «Завоюй своё наследство, чтобы владеть им». А мы, германцы, наследовали очень многое, но не боролись за это. Мы слишком любили мирное существование, а между тем побеждённая нами Франция стала второй колониальной державой, Англия – первой, и даже какая-то Бельгия претендует на свои части Африки. А когда император Германии претендует на свои законные права в Марокко, вся Европа восстаёт против него единым фронтом! Вы считаете это справедливым?

– А вы считаете справедливым, что мой отец умер от ран, полученных в войне с Пруссией, а ваш строит в Гамбурге военные корабли?

– Германия просто вынуждена была защитить свои границы в Европе. И да, наша миссия – нести свет цивилизации. Мы обладаем универсальными моральными принципами. Сегодня в Германии издаётся в два раза больше книг, чем в Англии, Америке и Франции, вместе взятых! Разве это не признак интеллектуального превосходства? Наши торговые компании, как тогда в Ганзейском союзе, основываются по всему миру. У нас развивается промышленность, построен новый флот. А вы строите козни, пытаетесь всеми силами сдерживать развитие нашего государства. Вы считаете это справедливым? Не французам учить нас истории. Даже Карл Великий, ваш мифический основатель Франции, был германцем!

– Вы правильно заметили, Краузе, я не художник и не политик. Я полицейский. И могу вам точно сказать только одно: когда человеку или государству предоставляются полная свобода и максимальный из возможных выборов, он всегда выбирает самое банальное, самое мерзкое и низкое. Чтобы избежать этого падения, свобода должна уравновешиваться правилами. Не слишком много, не слишком мало.

– У вас мещанское мировоззрение! Вы ретроград.

– Возможно. Однако я вижу в своём городе не только насилие, мрак и человеческое отчаяние, но и красоту парижских бульваров… И сейчас мы поедем к вам домой, и я конфискую все украденные вами наброски. Кроме того, у вас будет возможность показать мне свои картины и рассказать о том, чем вы занимались в Париже, когда все думали, что вы уехали в Гамбург…

Глава 32

Болото прошлого

Сотрудник архивного отдела Филипп Дюваль потянулся за своим письменным столом и снова склонился над лупой. Последняя напоминала триумфальную арку, где вместо крыши закреплялось круглое увеличительное стекло, а внизу – подставка с подсветкой для самих отпечатков пальцев. Для удобства сверху отпечаток пальцев накрывался стеклышком с тонким перекрестьем. Филипп в который раз приложил стеклышко на заинтересовавший его отпечаток так, чтобы центр крестика совпал с ядром папиллярного узора безымянного пальца. Нет, пункты «дельта», где в