Звездный билет - Василий Аксенов

А с ребятами мы болтали. Так, на разные темы, как всегда.Они вроде презирали меня за то, что я приставал к Ульви. Они, оказывается,моралисты… Дорогие мои друзья! Вы спасли меня не так давно от чего-то самогострашного, то ли от трусости, то ли от ночного убийства. В общем-то и я,наверное, моралист, иначе я не принимал бы всей этой любовной истории всерьез.Суперменом зовет меня Витька. Я супермен-моралист.

По субботам Юрка уезжал в Таллин. Он сидел из-за этихпоездок без денег, и мы кормили его.

***

Путина началась в середине сентября. Мы вышли в море. Занесколько дней до этого капитан Баулин впервые собрал свой экипаж на бортусейнера. Тогда я со всеми познакомился. Вот он, наш экипаж:

1. Капитан Баулин – железный человек со стальнымичелюстями и железобетонной логикой. 27 лет. Женат. Ко мне относится враждебно.

2. Помощник капитана Ильвар Валлман. Толстый, большой икурчавый.

Постоянно трясется в немом смехе. Лет тридцать. Кажется,зашибает. Мы с ним поладим.

3. Механик Володя Стебельков, рыжий, румяный, веселый.Гармонь бы ему, а он все травит анекдоты. Любимое словечко – «сплошнаямультипликация». Это когда что-нибудь не нравится. 26 лет. Будем дружить.

4. Моторист Петер Лооминг. Красивый малый. 20 лет. Мы с нимкрасили сейнер.

5. Тралмейстер Антс Вайльде. Совсем красивый малый. 23 года.Мы с ним красили сейнер.

6. Матрос Дмитрий Денисов. Это я. Правой рукой выжимаю 60.

Сейнер наш имеет 16 метров в длину, 4 в ширину. Скорость –7 узлов.

Кубрик на 6 коек, трюм, машина, рубка, гальюн.

Собрав нас на палубе, капитан Баулин сказал:

– Ребята…

Это он хорошо сказал: «Ребята». Не ожидал я, что он скажет«ребята».

– …через три дня мы выходим. Метеосводка на сентябрьхорошая. Пойдем к Западной банке, посмотрим там. Если там не густо, наследующий день пойдем к Длинному уху. Эхолота нам так и не поставили. На 93-мпоставили эхолот, но мы их все-таки постараемся обставить и без эхолота.

В общем, он говорил по существу. Потом мы спустились вкубрик и распили на шестерых две поллитровки. Кто их там припас, не знаю.Наверное, Ильвар. Я разошелся, без конца травил анекдоты. Довел Володю до того,что он стал икать. Потом мы сошли с сейнера и решили добавить. Пошли вколхозный кофик и там добавили. В кофике были Алик и Юрка. Они сидели каждый сосвоей командой и, по-видимому, тоже добавляли. На Алике лица не было. Не знаю,как он будет плавать: ведь он не переносит алкоголя. А рыбаки пьют «тип-топ»,как сказал мне Ильвар. Вообще было как-то забавно, что мы сидели в разныхконцах зала каждый со своим экипажем. Почему-то мне стало грустно из-за этого.А потом мы сдвинули столики и посидели немного все вместе, восемнадцать рыбаковс сейнеров «СТБ». Потом мы пошли в клуб и ввалились туда всей толпой –восемнадцать здоровенных рыбаков. Несколько минут мы стояли у двери, и всесмотрели на нас, словно никто не узнавал. Как будто мы чем-то отличались отвсех других парней, мы, восемнадцать рыбаков с сейнеров «СТБ».

В зале было светло и играла какая-то музыка. Потом какая-томузыка кончилась, поменяли пластинку и несколько мужских голосов тихо запели:

«Комсомольцы-добровольцы…» Я люблю эту песню. То есть ялюблю, что ее начинают тихие мужские голоса. Если бы ее исполняли иначе, я бы,наверное, ее не любил. Терпеть не могу, когда орут, словно их распирает:

…Солнцу и ветру навстречу.

На битву и радостный труд…

Так и видишь этих холеных бодрячков в концертных костюмах.Энтузиазм их распирает, солнцу и ветру навстречу они шагают, тряся сочными телесами.

Расправляют упрямые жирные плечи. Я не верю таким песням. Авот таким, как эта, верю. Чувствуется, что поют настоящие ребята. Не надолитавр, хватит с нас и гитары.

***

В тот вечер Ульви наконец согласилась пойти со мнойпогулять. Я повел ее на берег. Тучи покрывали все небо, но на горизонте былапротянута широкая желтая полоса. Она освещала море. Волны перекатывалисьгладкие, словно какие-то юркие туши под целлофаном. Было похоже на картинуРокуэлла Кента.

Мы с Ульви сели на перевернутую лодку. Ульви попросила уменя сигарету.

Ишь ты, она курит. Колени у Ульви были круглые, оченькрасивые. Когда она докурила, я полез к ней.

– Ты меня любишь? – спросила она чрезвычайнострого.

О, еще бы! Конечно, я ее люблю. Я ведь человек современный,люблю всех красивых девушек. В Эстонии я люблю Ульви, а попаду на Украину,полюблю Оксану, а в Грузии какую-нибудь Сулико, в Париже найду себе Жанну, вНью-Йорке влопаюсь в Мэри, в Буэнос-Айресе приударю за Лолитой. Вкусы у меняразносторонние, я человек современный.

Сейчас я люблю Ульви, но почему-то молчу, как дурак.

Она вскочила с лодки и отбежала на несколько шагов.

– А я тебя люблю! – с отчаянием крикнулаона. – Почему? Не знаю.

Увидела тебя и люблю. – И что-то еще по-эстонски. Ипобежала прочь. Я ее не догонял.

В общем, в таких вот делишках мы и проводили время в колхозе«Прожектор», когда наконец началась путина и мы вышли в море.

***

Мы выходили ранним утром, в сущности, еще ночью. Вчернильном небе болтался желтый фонарь. Наши ребята ходили по палубе и разговаривалипочему-то шепотом. И капитан отдавал приказания очень тихо.

– Петер, запускай машинку.

– Дима, прими швартовы.

Я принял швартовы и обмотал их вокруг кнехтов. Дальше я незнал, что делать, и стоял, как истукан. А ребята тихо топали по палубе и натыкалисьна меня. Но не ругались. Мимо нас прошел черный контур Юркиного «СТБ-1793».

Алькин «СТБ-1780» отвалил позже нас. Капитан ушел в рубку, ая все не знал, что мне делать. Вдруг я заметил, что стою на палубе один. Яспустился в кубрик и увидел, что ребята укладываются на койки.

– Занимай, Дима, горизонтальное положение, –сказал Стебельков. Он был уже в одних кальсонах. Мне это показалосьдиким – спать, когда судно выходит в море, но, чтобы не выделяться, я тожелег.

Конечно, я не спал. Я слушал стук мотора, и мне хотелосьнаверх. Через полтора часа надо мной закачались грязные ноги с обломанныминогтями.

Качались они долго. Меня чуть не вывернуло от этого зрелища.Потом вниз сполз помощник капитана Ильвар Валлман. Он поковырялся а банке смясными консервами, достал из-под стола бутылку, хлебнул, натянул штаны, сапогии гаркнул:

– Подъем!