Тысяча акров - Джейн Смайли

Роуз меня не слушала.

– Стоит мне решиться на что-то: уехать отсюда, бросить Пита, опять пойти учителем, чтобы иметь собственные деньги, – как ты останавливаешь меня. В детстве, в мои три-четыре года, ты как стена отгораживала меня от него. А теперь? Теперь стена превратилась в мост, и вместо того, чтобы держать его подальше, ты впускаешь его ко мне всякий раз, когда оправдываешь или пытаешь понять его резоны. Всякий раз, когда останавливаешься и думаешь! А я не хочу останавливаться и думать!

Договорив, она откинула волосы со лба и уперлась кулаками в бока, дерзкая и непокорная. Но я успела заметить как ее рука, опускаясь, задержалась у отнятой груди. Оглядев меня, она резко вскинула голову и отвернулась к окну.

– Я не такая как он. И не всегда встаю на его сторону. Но и не тешу себя надеждой, что он легко пойдет нам навстречу. Порой надо просто постараться обойти его, – оправдывалась я.

Странно, но меня совсем не обидела гневная отповедь сестры. Я даже порадовалась, что она выговорилась. Да, она сказала, что порой ненавидит меня, но главное не это, главное – каким тоном это было сказано: растерянным и смущенным. Я боялась открытых обвинений, смущение же сестры означало отсрочку в вынесении приговора. Я шагнула к ней, охваченная тем же чувством, что и вчера ночью. Мне опять казалось, что теперь мы легко поменяемся с отцом местами, возьмем все в свои руки и будем принимать решения, стоит только выработать общий план и строго его придерживаться. Роуз явно не разделяла мои оптимистичные взгляды на будущее.

– Да, ты права, раньше я на многое закрывала глаза. Все мы потакали ему. Но теперь будет по-другому. Мы установим правила – самые простые – и будем следить за их выполнением, – сделала я еще одну попытку.

Роуз молча подошла к главному окну и, отвернувшись, стала смотреть на запад, где одноцветным зеленым морем простирались кукурузные поля. Удивительно, с какой механической равномерностью всходят побеги, есть в этом что-то мистическое и непостижимое. Каждый стебель уже выбросил по шесть-восемь похожих на флажки листов, которые росли парами, одна над другой, и теперь уже почти заслоняли черную землю. Растения стояли как одинаковые зеленые человечки с плечами-листьями и головами-метелками. Я встала рядом с сестрой и заглянула ей в лицо. Спустя мгновенье, она повернулась ко мне и спросила:

– Джинни, что ты на самом деле думаешь об отце?

– Ну, не знаю, – пробормотала я, хотя, конечно, прекрасно знала. Прошлой ночью у меня было столько идей и мыслей по поводу отца, и все они виделось четко и ясно, теперь же, когда настало время изложить их, они вдруг нахлынули на меня сплошной лавиной, из которой невозможно выбраться. Я облизнула губы, Роуз закусила свои. В тот момент я решила сказать что-нибудь отвлеченное, не связанное со мной, и стала судорожно перебирать варианты, понимая, что сестра ждет. Странно, но, несмотря на волнение, я наслаждалась раскинувшейся перед нами картиной: чистые утренние краски – фиолетовая тень от дома, зеленые поля, солнечное синее небо – вызывали искренний восторг.

– Я люблю папу. Но он все время раздает приказы и не принимает никаких возражений, – наконец решилась я.

Роуз резко ко мне повернулась.

– Еще он пьет и всякое такое.

Роуз смотрела на меня, не отрываясь.

– Конечно, он уже давно пьет, пожалуй, все то время, что мы его знаем. Раньше я об этом не думала, но мне кажется, если мы обсудим…

Она не сводила с меня глаз.

– Роуз, я нервничаю, когда ты так смотришь. Что ты хочешь, чтобы я сказала?

Она продолжала смотреть, а потом отвернулась к окну.

– Будь мама с нами, она бы подсказала, как относиться к отцу. Я все думаю, как они жили. Любила ли она его, а он ее? Впрочем, маму не любить было невозможно. Разное в голову приходит.

Роуз прочистила горло. Я замолчала, ожидая, что она скажет.

– Черт, Джинни! – выпалила она.

Я рассмеялась с облегчением. На секунду мне показалось, что сейчас она откроет рот и вместо ее привычного голоса раздастся трубный глас, вещающий жуткие пророчества. Сестра поджала губы и превратилась обратно в ту Роуз, которую я знала и не боялась. Она закатила глаза, видимо собираясь отпустить свою привычную шуточку насчет отца или меня. Я выдохнула – все в порядке.

– Я не ненавижу тебя, Джинни, – наконец снова заговорила она. – Те слова были сказаны не в сердцах, а осознано, но я и сама до конца не понимаю, что это значит. Или тебе не могу толком объяснить. Давай примем твою версию: отец – заноза в заднице, мы разделим работу и установим правила. Возможно, это сработает. Посмотрим.

– Ты даже не представляешь, как это оказалось легко. Я просто сказала ему: «Ты должен делать так и не должен вот так». Все!

– Ну-ну, – ухмыльнулась Роуз и обняла меня. Крепко. Крепче, чем обычно.

– Люблю тебя, сестренка, – бодро проговорила я.

– И я тебя. Единый фронт, да?

– Да.

К разговору о том, что я поняла той ночью, когда мы везли отца после аварии, мы с Таем так и не вернулись. Зато я стала действовать более решительно и принялась устанавливать правила. Чувствовалось, что Таю это не нравится, но тема была щекотливая, я не хотела конфликтов с мужем, поэтому молчала. И он молчал, а что не высказано, того как бы и нет. Да и вообще, ему ли судить: его отец умер на редкость своевременно. Тай был уже достаточно взрослым, чтобы перенять опыт, но еще не тяготился наставлениями, а отец не вошел еще в тот возраст, когда становятся полоумными старыми брюзгами. Он был добродушным и в меру амбициозным фермером, Тай любил его и с легкостью перенес теплое сыновнее отношение на моего отца. Поняв это, я совсем по-другому взглянула на Тая, на отца и на всех нас. До меня вдруг дошло, что ссоры отца с Питом были на руку Таю: пока те двое ругались, муж спокойно и планомерно шел к своей цели. И потом именно к нему спорщики всегда обращались за поддержкой, и Тай с готовностью предлагал решение – свое решение. Я начала понимать, что все эти годы он, строя из себя покладистого парня, на самом-то деле преследовал собственные интересы. И это меня, по правде сказать, взбесило. Поэтому-то я и не обращала внимание на его молчаливое неудовольствие.

И еще меня начал раздражать его непрошибаемый позитивный настрой, упрямая уверенность в том, что все будет хорошо, хотя факты говорили об обратном. И если я злилась на себя за овечью покорность, с которой принимала все происходящее, то на Тая я была зла вдвойне, потому что он поощрял и поддерживал все мои страхи: пробовать новое, бороться, идти на конфликт. Корни мужниного характера я искала в истории его семьи: они десятилетиями владели одним наделом, ничего не теряли, но ничего и не приобретали. Стабильность.

Вряд ли во мне, обычно такой нерешительной и боязливой, можно было предположить скрытого бунтаря, но именно я пошатнула основы в нашей семье, приготовив китайское блюдо по рецепту из раздела «Меню на сегодня» в ежедневной демойнской газете.