Тысяча акров - Джейн Смайли

Я убедила себя, что Тай возражает не против конкретных мероприятий, которые мы наметили с Роуз, а вообще против того, чтобы мы пытались что-то менять. Конечно, я понимала: глупо теперь сердиться на Тая, ведь он всегда был таким: терпеливым, рассудительным, осторожным, берущим на себя роль бруствера в конфликтах с отцом. И все же я злилась.

Джесс Кларк считал, что мы с Роуз выбрали верную тактику.

Оказалось, что одни и те же события могут складываться в разные истории. Одна из них была историей моего отца. Его поведение становилось все более диким и непредсказуемым, и доказательств тому хватало: перекошенные и вздувшиеся кухонные шкафчики так и стояли на подъездной дорожке; конфискованный, а затем возвращенный грузовик оказался весь искореженным (правый передний щиток расплющен об колесо, фара разбита, бампер смят, из щелей торчит трава); и еще наконец-то доставили диван, белый, обитый парчой, на изогнутых ножках, – более неуместной мебели для фермерской гостиной и представить нельзя. Другая история складывалась из улик нашей ссоры с Кэролайн: шквал телефонных звонков, сменившийся мертвой тишиной; заметка в газете, которая по стороны выглядела совершенно невинной, но на самом деле наносила тяжелейшее оскорбление, и последовавший за ней счет на сотню с лишним долларов за фирменный кухонный комбайн, к которому прилагалась записка, не менее оскорбительная: «Порадовались за вас, прочитав новость. Роуз Льюис с семьей». Захватывающая, пугающая, держащая в напряжении история, полная скрытых смыслов (для ее участников) и загадок, ведь папа так и не открыл своих мотивов. За ее развитием с любопытством следили все соседи, старательно собирали любые обрывки фактов, чтобы восстановить картину, и заполняли пробелы домыслами и примерами из прошлого.

Для меня же история тех дней была неразрывно связана с Джессом Кларком, его присутствие наполняло каждое мгновенье новыми смыслами и яркими красками. Стоит мне подумать о нем или о том времени, как перед глазами тут же возникает его лицо, его мускулистое тело. Помню, как чуть не потеряла дар речи, когда впервые увидела его на утренней пробежке. В одних кроссовках и легких спортивных шортах, без майки, он казался чуть ли не обнаженным по сравнению со всеми знакомыми мне мужчинами, которые ходили в рабочих штанах, тяжелых сапогах и бейсболках даже в самую жару. Мышцы на его ногах за годы тренировок стали напоминать сплетенные натянутые канаты. Живот, руки, спина, плечи – все было покрыто рельефными мускулами, каких у других мужчин я никогда не замечала. Но странно, мысли о Джессе никогда не были мыслями только о нем, он будто заполнял собой весь мир. Все вокруг напоминало о нем, рассказывало о нем, обещало и предвещало его. Когда он был рядом, мир обретал гармонию. Когда его не было, я знала, что она возможна.

О намерении Гарольда Кларка изменить завещание слышала уже, наверное, вся округа, он болтал об этом едва ли не на каждом углу. Знакомых у него было полно, и со всеми – мужчинами, женщинами и детьми – он держался в своей обычной шутовской манере.

Через несколько дней после аварии я опять возила Пэмми и Линду в бассейн в Пайке. Мы договорились с Роуз, что я заброшу девочек туда, а она заберет обратно. На полдороге к Кэботу я заметила, что в баке кончается бензин, и заехала на заправку. Поначалу я не заметила стоящий там же грузовик Гарольда, зато, когда пошла платить, наткнулась на них с Лореном, они закупались пончиками и пиццей. Лорен расплачивался, а Гарольд доставал газировку из автомата. Меня он не видел, так как стоял спиной.

– Да, Долли, – говорил он со смехом женщине за прилавком, – ну и попал же я! Одна ферма – два сына. Оба хороши, но все-таки один лишний. Глазом не успеешь моргнуть, пойдут жены, дети. И надо, чтобы все было по совести, но как разделить один пирог на такую ораву? Одна ферма столько народу не прокормит, так что кому-то, кто легче на подъем, придется отправляться на заработки в город. Но несправедливо же лишать человека наследства только потому, что у него есть задор. Между женами начнется грызня, и тогда туши свет.

Гарольд вернулся к прилавку и нахально уставился на продавщицу, та знала его давно, еще со школы, поэтому, ни капли не смутившись, ответила:

– Да что ты знаешь о женах, Гарольд Кларк? Людей не смеши!

Он довольно расхохотался, будто ему сказали что-то приятное. Заметив меня, снова заговорил:

– Но когда вся эта свара начнется, я-то уж буду, ха-ха, на том свете. И когда Боженька спросит: «Гарольд, обрати очи свои на то безобразие, которое ты учинил», я отвечу, что просто хотел поступить по справедливости. Я скажу: «У меня было два сына, а разве в Писании не сказано, что все получат одинаковую плату: и те, кто пришел в виноградник раньше, и те, кто позже». И Он ответит: «Так и есть», а я ему: «Тогда себя и вини».

Тут Гарольд расхохотался так, что аж покраснел. Лорен улыбнулся. Долли посмотрела на меня, вскинув бровь.

Когда отец с сыном уехали, она заметила:

– Преступление так говорить при мальчиках. И ведь когда их нет рядом, Джинни, он даже не заикается ни о завещании, ни о смерти. Болтает только про свои планы купить то и это, будто собирается жить вечно.

– Как вы поживаете?

– Внучка моя собирается в СССР от нашей церкви по программе обмена. Слыхала о такой? Выбрали шесть ребят из числа прихожан и четыре из членов общественной организации. Моя самая младшая, у нее проект по очистке свинарников. Боб Стэнли протолкнул его через Марва Карсона, тот теперь большой человек, крутит дела с сенатором Джепсеном.

Слушала я не очень внимательно, поглощенная собственными мыслями, поэтому просто кивнула. Она внимательно посмотрела на меня и сказала вдогонку:

– Мальчики должны понимать, что все это пустая болтовня. Цыплят по осени считают. Думаю, у него и завещания-то никакого нет, как и сбережений, с которых можно будет выплатить налог.

Зачем она мне это сказала? Чтобы похвалить предусмотрительность моего отца? Или наоборот, чтоб язвительно уколоть? Трудно понять, что думают о нас соседи.

– При случае обязательно передам им, – кивнула я.

– Кто-то должен открыть им глаза. Лорен похож на Гарольда как тень, а их старший вообще мне не по душе. Я его еще ребенком помню, а теперь не узнаю. Каждый раз, как он заезжает, за туриста принимаю.

Открылась дверь, и в магазин сунулась Пэмми.

– Тетя Джинни, ты долго? Мы там уже сварились!

А потом у Кларков сломалась морозильная камера, и Джесс явился к нам с утра пораньше с пакетами, набитыми замороженным мясом и полуфабрикатами. Тай завтракал. Джесс поинтересовался, как чувствует себя отец и не вернули ли нам грузовик, а потом сказал:

– Джинни, ты бы спустилась со мной и показала, куда все сложить, чтобы потом не перепутать.

Когда мы стояли в подвале, склонившись на морозилкой, он поцеловал меня в ухо и прошептал:

– Приходи на свалку завтра после обеда. Гарольд повезет твоего отца в Зебулон-Центр. Тай собирался съездить за запчастями.

– Да, знаю.