Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

спустились и вышли из этого завода. Пошли, так как были очень голодные, и уже была весна, мы думали, что что-то в поле найдем покушать. Так мы днем уходили в поле, а вечером в подвал, как бункер, этого завода, туда прятались. Было отступление уже немцев. Многие бросали, некоторые встречали нас, спрашивали, откуда мы. Но так как мы четыре девочки разговаривали по-французски, хотя был русский… политический…

И. (Аристов Станислав Васильевич). Треугольник.

Р. Треугольник, да. Мы знали, что они все равно не разберутся, говорили, что мы из Франции. Ну, они нам объяснили, что сейчас может быть обстрел, чтобы в лес мы не ходили, а прятались в воронки, которые остались после бомбежки, так как дважды ничего туда не попадает. Вот так вот днем мы были там, на протяжении трех дней, на ночь мы уходили в этот подвал. В один из дней вдруг слышим русский мужской голос. Мы подумали, что это там были поляки, к сожалению, поляки были в основном «блоковые» у нас – это старшие по бараку. Барак состоял из 300–360 человек, с этими трех ярусными нарами. И думали, что это поляки нас выдали, что это мы там в этом подвале. Но вдруг мы слышим еще раз: «Выходите. Кто там?» Мы буквально выползли оттуда. И когда увидели солдат наших (плачет), мы просто в полном смысле слова упали к ногам и целовали их. Они нас подняли, это уже было перед вечером, они нас подняли на руки, где-то нашли какие-то повозки и привезли нас в город, город Нойбранденбург. Эту картину страшно вообще было описать. Город горел буквально, в полном смысле слова, все куда-то бежали непонятно. Ну, как потом выяснилось, многие знали, что их ждет, и тем более говорили, что вот придут русские и всех перестреляют. Многие, особенно женщины, бежали просто топиться. Нас поместили, вот, кто солдаты были, офицеры мы не знали, нас поместили в какой-то дом, закрыли нас и сказали, чтобы мы до утра до еды не дотрагивались, потому что ещё может быть отравлено. И утром они пришли, как сказали – утром мы придем назад к вам. Пришли, взяли нас с собой, сняли с нас эту одежду, одели в нормальную одежду и попросили рассказать, откуда мы. «А знаете ли вы, какой сегодня день?» Честно говоря, мы не знали. Это было первое мая. Этот листок я храню всю жизнь как удостоверение о рождении (плачет, читает). «Первое мая 1945 г. – день освобождения наших сестер из германской каторги. День освобождения Людмилы Максимовой военной части полевая почта 54 233 Т, Лавренов Василий Иванович, Лыбин Алексей Николаевич». Этот листок я храню всю жизнь… Был митинг в этот день. Сразу как бы организовалась комендатура наша. Был митинг, представляло как бы наше командование, почему пришли сюда. В это время многих надзирательниц удалось задержать. Некоторые из них пытались перерезать себе вены, но им не дали. Их провели по всей улице, по всей площади, во время митинга, ну конец их понятен был в любом случае. Но так как я с детства знала и любила немецкий язык, я была как переводчица на этом митинге.

И потом, некоторое время, немного совсем, я работала в комендатуре нашей администрации. Затем пришли из оперативного сектора, как я потом узнала, и сказали, что нам эту девочку отдайте, а вы себе кого-нибудь другую найдете. Руководил этим сектором генерал-майор Никитин[749]. Там я работала, сколько нужно, у нас в двенадцать часов только был ужин. Но даже когда мы задерживали кого-то и при допросе человек рассказывал и, может быть, свидетели были, которые тоже, в какой-то степени, от немцев пострадали, а я все рассказывала, что я из детдома. И когда мне нужно было перевести пострадавшего во время немцев того же немца, дыхание перехватывало, я просила выйти. Так прошел год, и я никому ничего не рассказывала, а каждых три месяца давалась характеристика. Больше я не могла выдержать. Даже во сне не могла признаться во всем, что со мной до этого случилось. Было партийное собрание. Все должны были поехать в… мы в разных городах работали, это был город Шверин, где находился штаб. И я сказала руководителю, полковнику Лысееву, что мне нужно к генералу. Он говорит: «А что ты хочешь»? Я говорю: «Мне нужно рассказать ему что-то». – «Ты можешь нам рассказать». Я говорю: «Нет, я хочу генералу рассказать». Я поехала, меня взяли с собой. Все ушли на партийное собрание, а генерал остался. Мы сидели в кабинете, это как веранда, в этот день шел дождь, и стекла промывало так. Я ему рассказала впервые за эти годы, рассказала всю правду. Собственно, я не была врагом, мне нечего было скрывать. Я ему рассказала всю правду. Когда я закончила, он говорит: «Видишь, и стар плачет, и мал плачет. И пишитесь, как вы хотите». Это я во время войны Максимова была. «Хотите двойную фамилию, пишите. Какую вы хотите, только живите». (Плачет.) Так я проработала там два года. Потом командование нашло сестру в Москве. Меня взяли в штаб работать. И я попросилась, я больше просто не смогла быть, хотя нам создавали самые лучшие условия. То есть первое время как бы приказ был, чтобы каждое утро с молокозавода привозили сливки, нас было две девочки, еще Наташа и я, как переводчицы были. Чтобы нас как-то восстановить здоровье. Когда я попросилась у генерала: «Пожалуйста, я хочу на родину». Он говорит: «О какой родине ты говоришь? У тебя нет никого, побудь здесь, потом на родину поедешь». И все-таки в 1947 году я приехала сюда в Москву. Как он сказал: «Я же опущу тебя в форточку, которой у тебя еще нет, на вертолете, только еще поработай. Ты не понимаешь, в какие условия ты едешь». Ну, человеку свойственно…

Приехала сюда к сестре, потом вышла замуж. Родилась дочь. Через пять лет муж, в возрасте 33 лет, единственный больной на население Москвы, заболел и, к сожалению, умер. Год и два месяца я с ним была в первом мединституте. Вырастила дочь прекрасную, закончила факультет иностранных языков, владеет французским, английским, работает много лет в посольстве. Прекрасный внук, который закончил университет, защитил диссертацию кандидатскую, работал дипломатом в Корее, сейчас он в Москве находится. Женился, сейчас у меня правнучка. Я счастлива. Такая вот у меня короткая, но длинная жизнь.

И. Людмила Александровна, можно мы вернемся к самому началу. Меня интересует, как звали ваших папу и маму? Когда они родились? Что-нибудь о них