Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

Я переступить город не могла всю жизнь. (Плачет.) Как бы меня ни уговаривали близкие, что поедут со мной, но я так и не смогла. Вот так я видела. Или же расстреливали и обливали известью потом.

И. Прямо на улицах?

Р. Да.

И. А немцы создавали в городе свою какую-то администрацию? Они использовали местное население, им кто-то помогал?

Р. Да, конечно, к сожалению.

И. Они сами, эти люди, вызывались?

Р. Это я не знаю. Вы знаете, мне не до этого было, чтобы интересоваться еще такими подонками. Вот я вам рассказываю о семье Минаевых, которые делали все, все, чтобы спасти, вот родители моей подруги. А когда они, допустим, боялись, потому что жила еще в городе первая жена моего брата. И Лена говорила, Верина мама: «Давай, может быть, некоторое время ты будешь у Ларисы». И была такая, ну как вам сказать, вот такая вот маленькая каморка, и я там сидела в этой каморке. А вечером приходили немцы: танцевали, развлекались, и я не могла этого выдержать. И я просила, чтобы меня оттуда забрали, после всего, что случилось с родителями. Вот два контраста. А когда брат после освобождения, то есть уже после демобилизации, когда ему рассказали об этом, не я рассказала, потому что брата я через десять лет только увидела, он к ней, конечно, не вернулся больше. Вы знаете, если говорят сказка «Тысяча и одна ночь», то жизнь больше чем тысяча и одна ночь, каждый раз всплывают какие-то подробности.

И. А вот вы говорили, что вам приходилось с саночками за несколько километров передвигаться…

Р. Да, сорок, потому что каждый раз деревни истощались, и мы каждый раз увеличивали…

И. То есть в другую деревню, дальше находящуюся.

Р. Да, да. А там тем более что как с ребенком, допустим, пускали на ночь лучше с соседями, с которыми я ходила в эти деревни.

И. То есть там приходилось на что-то выменивать?

Р. Да, вот вещи брали, какие дома были. И, допустим, мешок муки, какие-то продукты, но в основном это хлеб. В основном хлеб, ну картофель еще, но картофель в морозы очень трудно было довезти. Укрывали, конечно, иногда просили, допустим, ехали машины грузовые, просили остановиться, нас немножко подвозили. А иногда бывали и такие случаи. Вот вы идете с этими саночками, это целая как бы колонна идет, люди идут, чтобы не погибнуть с голоду, с этими саночками, потому что другого транспорта для нас не было. Вот, и иногда вы можете видеть такую картину: человек, когда замерзает, в сон его бросает. Были такие моменты, когда останавливались вот на отдых, и у меня было часто это – могла уснуть, хотя окоченевшими были. Хорошее, что кто-то там из наших же, ну человек так пять нас всегда шло. И однажды, вот когда я уже шла одна, уже из деревни в деревню и у одной женщины остановилась, у которой мы раньше останавливались, и она, видимо, знала, кто я по национальности, и все-таки она меня спрятала на печке, вот на русской печке, а потом, к несчастью, кто-то нашелся добрый, и доложили председателю. И она приходит расстроенная: «Тебе придется уйти, потому что председатель меня предупредил».

И. А председатель оставался, наверное, тот, который был раньше в колхозе.

Р. Ну, в колхозе, а потом, видимо, он немцев пригласил бы, а так он еще порядочно отнесся. Я вышла, вы знаете… я очень говорю, любила украинский язык и вот выхожу, и так деревня из деревни иду, и читаю:

Дивлюсь я на небо,

Да думку гадаю, (плачет)

Чему ж я не сокил? Чему ж не летаю?

Знаете, она невольно как-то приходит.

И. И вы украинский язык до сих пор любите?

Р. Да. Или же я очень любила Лесю Украинку и в тяжелые дни сама себе читала:

Нич темна,

Людей всих потомленных скрыло… Погасли вечерни огни,

Увси спочивают… Всих…. нич покарыла, Хто спыть, хто не спыть, Покарысь ты мне… Счастлывый хто сны…

…

Все спыть як в могыле…

И так далее… И когда как-то недавно здесь работали украинские люди, ну которые приехали на заработки, и один из них заболел. Знаете, я пошла в аптеку, к врачу, выписала лекарства, сделала все, чтобы только помочь… Они ко мне потом бригадой пришли: «Ну что вам сделать?» А я готова, не знаю, что с ними сделать, только чтобы им было хорошо. И так же как вот это вот, собрала эту группу. Я их бриллиантами называла, настолько это интереснейшие люди. Один из них – главный инженер Кремлевского дворца съездов. То есть я почему об этих так говорю людях, это люди, прошедшие такой тяжелейший путь и остались прекрасными людьми, создали семьи. Это гордость.

И. Людмила Александровна, а когда вы уже ушли, и вот шли из села в село, и когда вас немцы встретили, как потом вы оказались в Польше? Вот этот момент как вы помните? Переезд. Помните ли вы его?

Р. Вы знаете, это хорошо, что человек тупеет в это время, потому что, если бы он реально осознал все то, что вокруг происходит, его психика просто бы не выдержала. Это хорошо, что есть вот такие вот люди, именно это, мне кажется, основа всего человечества. Вот та же Мария Николаевна Матекина, которая ехала из Таганрога с Лилей. Кстати, моя дочь названа ее именем. То есть это образец, каким должен быть человек. Вот возьмите, я все это время, как ушла, когда меня мама тогда закутала в платок шерстяной, во всю эту одежду, я же ее не снимала целый месяц, и там завелось непонятно что. А волосы были ниже пояса, ниже талии. И эта Мария Николаевна, она буквально вот возьмет часть волос и очищает, и очищает. То есть это мы сейчас осознаем, уже спустя много лет, сознаем, что же это было, это именно человеческое, потому что нельзя брать с плохого пример. Вот в таких тяжелых обстоятельствах человек и должен себя показать именно как человек. Это его норма, потому что, если он не будет таким, он же и погибнет. В одиночестве никто не выживает.

И. То есть выживали в основном группами?

Р. Группами.

И. Объединялись. Если вспоминать ваш опыт, то эти группы, которые возникали в Нойбранденбурге, например, по скольку человек они были? По скольку людей объединялись вот в такие маленькие семьи, если их можно так назвать?

Р. Нет, нельзя сказать, что это… ну там объединение было, в общем, целое. Ведь я почему о психике говорю, вот была, допустим, женщина, из Николаева. Ее мужа и детей, которых она держала, вырвали и на ее глазах расстреляли. А