Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

— Здравствуй, брат, — вполголоса произнес Леандр, входя, но Нестор, устроившийся с мольбертом на каменном балконе, все равно приложил палец к губам:

— Тссс!..

— А! — Леандр качнулся и замер. Продолжил шепотом: — Спит? Я могу подойти?

— Только тихо. Совсем тихо.

Нестор сидел прямо и неподвижно — даже рассохшийся деревянный стул под ним не скрипел.

Леандр встал в трех шагах от кровати. На лице его застыло благоговейное выражение.

— Мне кажется, его лицо уже не такое бледное. Оно было совсем как мрамор, но теперь к нему возвращаются краски. Должно быть, морской воздух действует благотворно.

Леандр закивал. Он плотно сжал губы и, пока не вышел из комнаты, не проронил больше ни слова.

Нестор немного выждал, слушая затихающие шаги брата, спускавшегося по каменным ступеням, а тогда отложил кисть и последовал за ним. Под ноги попалась негодная Мина. Она будто нарочно выгнула спину и чихнула.

— Тссс!..

Нестор наладился ее пнуть, но чуть не упал сам — нога прошла сквозь воздух.

— Тьфу!.. — он погрозил кошке кулаком, и ему показалось, будто она злорадно смеется.

Нестор взглянул в каменно-тяжелое лицо отца, его заросшие щетиной впалые щеки, свинцовые кружки опущенных век. Покачал головой и торопливо сбежал вниз.

Леандр выставлял на кухонный стол продукты:

— Вот рыба… Совсем свежая, ее сегодня утром поймали. Маслины… Капуста… Фасоль… Травы… Сыр, молоко…

— Спасибо, брат.

Разговор, как всегда, не клеился. Леандр чувствовал себя неуютно в старых стенах маяка. Ему делалось дурно от запаха моря, водорослей и красок. И — от тяжелого духа болезни, тянущего сверху. Когда Леандру казалось, что брат не видит, он слегка задерживал дыхание или дышал через рот. Он стыдился этого — боялся, что Нестор заметит, как проходит воздух между полуоткрытыми губами. И вообще стыдился себя: казался самому себе неловким, неуклюжим. На работе, дома Леандр был куда как проворен, но здесь вечно делал все невпопад.

Ему хотелось скорее уйти. Он в каждый свой визит тянул время сколько мог: то переставлял посуду, то стирал пыль, то рассказывал брату разные случаи, произошедшие на неделе. Наконец, когда они оба чуть не лопались от нетерпения, Леандр решал, что приличия соблюдены. Он прощался с братом и спешил туда, где стоял его новенький красно-белый троллейбус. Леандр заводил мотор и уезжал, но еще долго видел маяк в зеркале заднего вида.

Нестор наблюдал за этим со смотровой площадки.

— Продолжаешь дурить брата? — спросила наглая Мина и на всякий случай отскочила подальше, словно пинок мог ей повредить.

Это не укрылось от Нестора:

— Да что ты шарахаешься, будто тебя покалечат? Ты же мертвая, тебе все равно.

— А ты забудь, что я мертвая, а то так и свихнуться недолго. Дохлая кошка, портрет отца, который ты за человека выдаешь, потусторонний народец, твои покойники…

— Уйди ты вон, отродье!

Нестор сделал выпад ногой, но только потерял сандалию, а паршивки Мины и след простыл.

Он пошел с площадки вниз, тяжело топая по ступеням. Тени бросались врассыпную с его дороги. То слева, то справа раздавалось хихиканье, а однажды кто-то дунул Нестору на макушку, взвихрив его короткие кудри. Он шлепнул себя по голове и выругался.

Солнце уже сползало в море. Маяк стоял напротив него, как в огне.

Нестор спустился на пляж. Он сбросил сандалии и пошел по влажному песку босиком, глубоко погружая в него ступни, чтобы ощутить приятный холодок. Правую руку Нестор прижимал к груди, стараясь усмирить бешено бьющееся сердце. Визиты брата давались ему тяжело — все же он не актер, а художник. Художник…

На пляже было уже совсем темно. Нестор так и брел куда глаза глядят, спотыкался, чуть не врезался в огромный валун, но вскоре наверху зажегся прожектор.

Тотчас стали видны любопытные рожи утопленников, стоявших в воде кто по плечи, кто по пояс, а самые наглые — по колено. Рты у них были раззявлены от уха до уха, и наружу торчали обломки зубов.

Песок шевелился. Это ползали скелеты, иссохшие в земле под злобным солнцем. Их кости трещали и скрипели. Свежий морской ветер задувал в них, и они издавали тонкие жалобные стоны.

Ночь была не холодная, но Нестора пробирала мелкая дрожь. Он уже не боялся ледяных пальцев, которые вдруг касались его спины — привык. Народец, обитавший внутри маяка и окрест его, был по большей части безвреден, хоть и обожал всяческие каверзы. Даже тот, огромный, чья голова доставала до прожектора, загораживал свет не со зла — знай себе топал то в одну сторону, то в другую. Нестор чувствовал, как от его шагов трясется земля.

Художник слышал тихие стоны, плач и шепот, но и это едва его трогало — ему не хотелось возвращаться на маяк. Не хотелось даже проходить мимо той комнаты, где находился портрет отца. Одно дело было вечером, при брате, другое — ночью и одному. Но будь его воля, Нестор не входил бы туда и днем.

Пятница становилась для него испытанием — ему приходилось воскрешать в памяти то, о чем он старался забыть всю неделю. Взгляд с портрета преследовал Нестора до поздней ночи. Взгляд сквозь опущенные веки.

Вздохнув, Нестор лег прямо на песок. С того бока, что был ближе к морю, он ощущал холод, да еще чье-то назойливое дыхание леденило ухо. Мина — если это была она — прошмыгнула между колен художника и побежала дальше по мокрому песку. Кто-то вроде бы окликнул ее… но Нестор был так измучен, что почти сразу заснул.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Во сне пришел к нему отец: маленький, кроткий человек — такой, как всегда. Раньше он частенько досаждал Нестору, но с тех пор, как все случилось, не являлся ни разу. А теперь пришел.

Он осторожно тряс Нестора за плечо, заглядывал в глаза, но тот спал слишком крепко. Крикни отец, ударь его, выплесни в лицо пару пригоршней воды — может, сын бы и проснулся. Но от шепота и мерной тряски Нестор еще глубже проваливался в сон. Он чувствовал отцовскую руку на плече, но никак не мог разлепить глаза. Сон был сладкий и крепкий, как молодое вино, и глубоко затягивал в себя, вынуждал пить еще и еще.

Отец то и дело оглядывался. Скелеты скрипели костями, подбираясь все ближе, но их можно было не бояться. Куда страшнее был едкий дым и туман, наплывающий с моря…

…Огромная волна ударила в прожектор, брызнуло стекло, и маяк погас. Внизу захлебнулись крики, больше похожие