Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

здесь и сейчас. Упереться в одну идею, заставить себя поверить, что по-другому просто нельзя, поставить все на нее и… Каков тогда шанс угадать правильный подход, если за два десятка лет реформ ничего более-менее реального пока так и не нашлось?

— А если без умных слов? Просто взять и сделать? — у Стервы почти не было сил спорить, но на одно возражение ее хватило.

— Сделали. Когда присоединили Финляндию, ей дали столько свободы, сколько можно. Никакого крепостного права, свои представительные органы, и теперь эти бедные земли богатеют быстрее остальной России.

— О чем я и говорю…

— Но! — прервал девушку Михаил. — То же самое и даже больше сделали с Польшей. Они стали частью империи, но им оставили свои деньги, свою армию, даже налоги не забирали в Петербург… Но и так, стоило покуситься на право местных панов владеть своими крепостными, страна вспыхнула. Не будем говорить про внешнее влияние, сейчас это не столь важно, но вот прямой пример, как один и тот же подход на двух разных землях дал совершенно отличные результаты.

— И теперь в Царстве Польском уже двадцать лет военное положение, а все свободы остались в прошлом…

— Это наказание за бунт, — нахмурился Николай. — Народы должны нести ответственность за свои решения. Вот почему отец, помня об этой ответственности, предпочитает двигаться в новое время медленно, а не платить за скорость большой кровью.

Несколько мгновений все молчали, а потом тишину неожиданно нарушил тонкий свист Митькиного храпа. После такого спорить о высоких материях как-то разом стало глупо и нелепо, и все наши пассажиры один за другом начали проваливаться в сон. Дольше всех возилась Стерва, но минут через десять и она затихла.

* * *

Пятьдесят четыре!

Я рассчитывал на полтора, в худшем случае два дня, но в итоге мы летели до Санкт-Петербурга все пятьдесят четыре часа. Долго… Но все остальные считали этот результат чем-то невероятным, обсуждая увиденные во время полета просторы и радуясь показавшемуся внизу городу.

Мы заходили со стороны Финского залива, мимо расслабившихся за время зимнего времени фортов и нацелившись сразу на шпиль Адмиралтейства. Зимний вроде был где-то рядом, так что я рассчитывал высадить великих князей поближе к дому. И вот мы оказались над городом — я пока еще выдерживал высоту. Несмотря на Андреевский стяг и штандарт царской семьи, воспоминания о горячей встрече в Ростове были еще свежи. Так что лучше дождаться, пока нас заметит кто-то важный и подтвердит, что понял, кого и куда мы везем.

А пока я продолжал рассматривать город. Если верить классикам, то летом тут бывало неприятно. Постоянная стройка, запахи нечистот из-за того, что не во всех домах была не то чтобы канализация, а хотя бы водопровод. С высоты расслоение было особенно заметно. Каменные дома вокруг Адмиралтейства и центральных улиц, а дальше уже попроще. Вполне привычные деревянные или, как я когда-то узнал в свое время, тоже деревянные, но со штукатуркой поверх, чтобы смотрелось солиднее.

— Красиво, — радостно вздохнула замершая у обзорного стекла Стерва, и я отбросил все желание придираться к мелочам.

Да, 19 век еще не научился оборачивать города в яркие обертки. Да и просто с точки зрения уровня жизни еще много предстоит сделать, но даже так столица России могла показать себя. Церкви, дворцы, мосты — как в древней Византии были Святая София, стена Феодосия или Цистерна Базилика, так и в новой империи было то, на что с удивлением смотрели и гости, и простые жители города. Когда выдавалось время выдохнуть и поднять взгляд на место, где живешь…

— Ваше благородие, — сидящий на связи Лесовский отвлек меня от разглядывания города. — Там наше сообщение приняли и передали ответ, что генерал-губернатор Игнатьев запрещает нам посадку в черте города и требует отправляться к Кронштадту и ждать вечера, пока он примет решение.

— А мне казалось, что губернатор сейчас Шульгин, — задумчиво выдал я, покопавшись в глубинах местной памяти.

— Дмитрий Иванович был гражданским губернатором, — подсказал Михаил. — А после прихода эскадры Непира был поставлен военный, Павел Николаевич Игнатьев. Впрочем, что-то мне подсказывает, что пробудет он на этой должности недолго. Передай еще раз, — четвертый сын царя посмотрел на Лесовского. — На «Севастополе» летят два великих князя, уверен ли генерал, что хочет запретить нам находиться в столице?

Лейтенант засел за отправку сообщения, а я обнаружил, что Стерва прикрыла лицо, пряча смех.

— Что-то случилось? — осторожно спросил я.

— Да вспомнила этого Игнатьева, — девушка убрала руки. — Он ведь вместе с отцом ходил на собрания декабристов, так любил рассуждать о нашей великой миссии, но в декабре у него якобы состоялся разговор с матерью, которая заставила его отказаться от глупостей юности. И знаете, кто командовал первой ротой Преображенского полка, вышедшей к Зимнему, чтобы поступить в распоряжение будущего царя? Капитан Игнатьев! Вот так вот, расстреляв товарищей, он сделал себе карьеру генерала.

— Или же, одумавшись, он не дал стране свалиться в кровавую пелену гражданской войны, — возразил я. Скорее из принципа: после рассказа Стервы было сложно встать на сторону Игнатьева. А уж если он сейчас прогнется под давлением Михаила, то можно сказать, что сомнений в его портрете больше не останется.

— Генерал передает, что при всем уважении не может разрешить неизвестному летательному объекту сесть рядом с царским дворцом, — снова заговорил Лесовский. — Он обещает, что в Кронштадт уже передали по телеграфу о нашем появлении, и те сделают все, что необходимо для нашей посадки. Также он никак не будет препятствовать передвижению великих князей по земле. И опять добавляет… Со всем уважением.

Я поднял брови и посмотрел на Стерву. Что бы ни случилось у этого Игнатьева в прошлом, сейчас у него точно был стержень. Как минимум, свою службу он несет и не боится принимать на себя ответственность. Я заметил, что Николай собрался что-то еще сказать, и, прерывая совершенно ненужный спор, поспешил объявить смену