Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

не могла понять, почему они упоминали мое имя в связи с продаваемыми мною товарами; кроме того, я боялась осуждения. Люди подумают, что мои товары покупают не благодаря их собственным достоинствам.

Еще одной клиенткой после рождения «Китмира» стала известная нью-йоркская портниха по имени Фрэнсис Кляйн. Она была одной из моих лучших покупательниц и хранила верность «Китмиру», пока я стояла во главе компании. Переехав из Парижа в Америку, я познакомилась с мисс Кляйн в Нью-Йорке. Мы разговорились, и речь зашла о моей бывшей мастерской. Очень быстро и верно оценив мое положение, она нарисовала ретроспективную картину нашей деятельности. Благодаря ей я увидела себя в совершенно новом свете – фигурой довольно печальной и достойной жалости. Она считала, что я упрямо боролась с явно неодолимыми препятствиями. У меня почти не было шансов победить, хотя мое предприятие само по себе было многообещающим. Будущее показало, что она была права.

Могу припомнить множество одновременно трогательных и забавных происшествий. Поскольку сама я была никудышной продавщицей, договариваться с покупателями я обычно поручала свекрови, а позже – управляющей. Однако один раз, когда я осталась одна, пришел американский покупатель, и мне пришлось самой его принять. Я спросила, что он хочет посмотреть, но вскоре заметила, что вышивки, которые я ему показывала, нисколько его не интересуют. Тогда я спросила, что у него на уме.

– Я вам отвечу, – сказал он. – Говорят, что во главе компании стоит великая княжна; как по-вашему, получится у меня с нею увидеться?

– Ну конечно, – ответила я, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – Великая княжна – это я.

Бедняга не был бы так потрясен, если бы в него ударила молния. Порывшись в карманах дрожащими руками, он извлек пачку сигарет «Лаки Страйк».

– Мне… хочется что-нибудь вам подарить. Вот, возьмите, пожалуйста, американские сигареты! – Еще долго я хранила невскрытую зеленую пачку «Лаки Страйк» у себя на столе.

Некоторые покупатели пытались обойти правила и приобрести вышивки, не заказывая оригинальную модель в доме Шанель. Особенно мне запомнился один толстый джентльмен с сигарой в углу его рта; он долго убеждал меня участвовать в его незаконной махинации. Сообразив наконец, что его слова тщетны, он попробовал другое средство убеждения. Достал из бумажника пачку долларовых банкнот и хлопал ими у меня перед носом, словно колодой карт.

Еще один покупатель, который имел право приобрести копию, но не имевший времени ждать, приобрел кальки с узорами для двух жакетов и несколько образцов поменьше и заплатил столько же, сколько за завершенную работу. Я была не совсем уверена в полнейшей законности сделки, но покупатель ушел очень довольный.

Я по-прежнему сама закупала почти все необходимое для своей мастерской. Я объезжала оптовые магазины и склады в поисках материалов для вышивки, а также подходящих шелковых тканей, выбирала и материю для образцов. Несмотря на потерю времени и усталость, мне нравились такие вылазки. Они помогали мне попасть в совершенно новый для меня мир, вполне привычный для Франции, в мир, полный своей странной поэзии.

Моя фантазия разыгрывалась на огромных складах, где я рулонами закупала китайский шелк на деревянных бобинах. На полу громоздились кипы шелка-сырца, привезенные с Востока, помеченные китайскими иероглифами. На полках лежали богатейшие, лучшей выделки шелка для вышивки. В глазах рябило от ярких цветов; я словно шла по громадной палитре. Мне нравилось перебирать шелка пальцами, подбирать сочетающиеся и контрастные оттенки. Иногда находки пробуждали во мне воспоминания о прежних днях. Как-то я набрела на бледно-желтую пряжу, похожую на ту, которой пользовались в московских монастырях, когда я училась у монахинь древнему искусству вышивания ликов святых одноцветной шелковой нитью; оттенить впалые щеки можно было, изменив направление стежка. Кроме того, попадались настоящие золотые и серебряные нити, которые никогда не выцветали; ими вышивали выпуклые короны и нимбы, подкладывая в качестве основы картон и бумагу. Пользовался ли кто-то еще этими драгоценными материалами? При виде их я иногда мечтала вернуться к терпеливому и сосредоточенному труду над пяльцами.

Любила я и магазины, в которых торговали шелками с лионских мануфактур. Стены в старинных залах, где пахло плесенью, украшали образцы старых материй, произведенных несколько веков назад на станках; некоторые образцы можно было посмотреть в альбомах. Иногда я радовалась находкам, как старым друзьям; я видела их на парчовых шторах и чехлах для мебели во дворцах в Царском Селе и Петергофе. Кусок за куском парчи и шелка, простых и причудливых, разворачивались перед моим восхищенным взором – какое богатство вкуса, художественной мудрости и опыта накоплено поколениями! Многие из тех предприятий продолжали жизнь на старых парижских улочках и следовали прежним принципам ремесла. В их методах ничего не менялось веками; они не рекламировали свои услуги, их не беспокоила конкуренция, они продолжали любовно хранить старинные обычаи.

В местах, где я закупала шерстяные ткани, дела велись более современным способом. Тамошние продавцы были моложе и живее, и сразу ощущалось, что в этих компаниях царит некий дух предпринимательства.

Благодаря новым обязанностям моя жизнь сильно изменилась, но характер мой не мог поменяться так же резко. Я по-прежнему огорчалась из-за мелочей. Сознавая это, я старалась избегать ситуаций, в которых мое невежество проявлялось бы слишком явно. Если же приходилось сталкиваться с чем-то неприятным, я тщательно прятала неуверенность под наигранной бесстрастностью. Разумеется, я никого не обманывала, кроме самой себя, и почти все, с кем я вела дела, пользовались моей наивностью. Подобные открытия всегда причиняли мне боль и удручали меня.

На поверхности я довольно хорошо ознакомилась с новыми видами деятельности; я проникла в новый слой жизни и наблюдала его проявления. Я получила возможность изнутри наблюдать за внутренними механизмами, за пружинами и винтиками одного из самых важных парижских видов деятельности: производства предметов роскоши. Я сама стала его частью. Но со временем, когда я начала лучше разбираться в происходящем, мною все больше овладевали противоречивые чувства. Я гордилась, что сама создала себе работу, но деловые принципы оставались для меня чуждыми. Всю свою жизнь я была покупательницей предметов роскоши, а теперь, так сказать, очутилась по другую сторону прилавка. Несмотря ни на что, такое положение меня смущало. Я не могла привыкнуть к тому, что говорили о покупателях у них за спинами. И еще в одном мои взгляды оставались такими неискушенными, даже нелепыми, что придется их объяснить. Меня воспитывали в убеждении, что уделять слишком много внимания и денег своей внешности, одежде не совсем правильно, более того, безнравственно; здесь же я поощряла дурные инстинкты: и тщеславие, и экстравагантность! Но я вскоре убедила себя, что напрасно жалею постоянных