Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

Я провёл рукой по бороде. Нужно было решить — сбрить её или оставить. МакКенна проследила за этим движением, её губы слегка разошлись, язык на секунду коснулся нижней губы, и, чёрт возьми, это только сильнее сжало меня изнутри. Желание поцеловать её накатывало волнами, настолько сильными, что я едва удержался, чтобы не сделать этого прямо сейчас, несмотря на дочь и всю семью в комнате. Несмотря на то, что она всё равно уйдёт… и разорвёт моё сердце. И сердце Милы.

— Зачем ты на самом деле здесь? — спросил я, в голосе прозвучала грубая нотка, о которой я сразу пожалел.

Она отвела взгляд, но перед этим я успел заметить вспышку страха в её глазах. Внутри меня тут же завыла сирена тревоги.

— У тебя проблемы? — надавил я.

Её плечи напряглись, лицо стало непроницаемым.

— Это неважно, — сказала она ровным голосом. — Главное, что я здесь. И я хочу её узнать. — Её взгляд скользнул по Сэди и её друзьям. — Но у меня нет места, где я могла бы остановиться, и тем более нет денег, чтобы снять что-то на День благодарения. Так что, возможно, тебе повезёт. Возможно, у меня не останется выбора, кроме как уехать.

Мила вдруг издала пронзительный визг, и моё сердце тут же готовилось сорваться с места, но она уже врезалась в меня, глядя на МакКенну с отчаянной мольбой в глазах.

— Папа, ты не можешь позволить МакКенне уехать! Она должна, должна, должна остаться! Это важно!

Воздух вырвался из моих лёгких. Я перевёл взгляд на МакКенну — её лицо побледнело, глаза широко раскрылись. В комнате воцарилась тишина, и, хотя все делали вид, что не подслушивают, я знал, что они прислушиваются к каждому слову.

Мила даже не знала, что МакКенна — её сестра, но уже чувствовала связь, которая их объединяла. Чёрт.

Перед глазами мелькнула пустующая гостевая комната в моём доме и мамины слова о том, что это было бы правильно. Если я приглашу её, она будет рядом. Её запах. Её глаза. Её эмоции. Это будет катастрофа. Не только из-за Сибил. Из-за Милы… и из-за меня.

В голове снова вспыхнуло воспоминание, которое мучило меня прошлой ночью — как МакКенна, ещё подростком, осмелилась бросить вызов теням своего прошлого, заставляя меня прыгнуть через ледяной ручей. Сейчас она снова бросала мне вызов. Только теперь дело было не в детской забаве, а в том, смогу ли я, наконец, сбросить тьму, которую навесила на меня Сибил.

Я прочистил горло.

— У тебя уже есть ключ. Мне кажется, что так и должно быть, — сказал я.

На её лице мелькнуло удивление — будто она даже не рассчитывала, что я соглашусь. И часть меня всё ещё жалела, что согласился. Сердце билось, как сумасшедшее. Я не просто бросался в неизвестность сам — я втягивал туда Милу. А я поклялся защищать её любой ценой.

— Да-а-а! — завизжала Мила, сжав кулачки, а потом помчалась к маме, крича, что МакКенна остаётся.

МакКенна смотрела на меня широко раскрытыми глазами, прежде чем тихо сказала:

— Я не причиню ей боль, Мэддокс.

Дело было не только в том, что она могла сделать с Милой. Но я не мог сказать этого вслух при своей маленькой сове. Вместо этого я ответил:

— Ты не можешь этого обещать.

— Могу. «Не навреди» — это не просто часть клятвы Гиппократа. Это мой принцип жизни.

— Теперь.

Она нахмурилась.

— Ты живёшь так теперь, — повторил я, потому что никто и никогда не ранил меня так, как сделала это она.

На её лице появилось понимание. Она опустила глаза, стала нервно теребить вилку.

— Да… теперь.

Мила вдруг плюхнулась рядом со мной и протянула руку к кусочку бекона, который МакКенна положила мне. Я перехватил её руку.

— Сколько уже съела?

Она подняла на меня огромные, умоляющие глаза.

— Пять плюс два.

Я рассмеялся.

— Думаю, хватит, Букашка. Если будешь есть дальше, у тебя заболит живот.

— Но бекон — это моя самая любимая еда! — надула она губы, скрестив руки на груди.

— Даже больше, чем блины? — спросила МакКенна, и я едва сдержал смех.

— Даже больше, чем блины. Хотя, яблочный пирог бабули, наверное, на равных. — Мила тут же подпрыгнула и рванула к маме. — Бабушка, а можно положить бекон в один из яблочных пирогов? Это был бы самый лучший пирог во всей вселенной!

Мама рассмеялась.

— Может быть, птенчик.

— Да! — Мила сжала кулачок в победном жесте.

Мой телефон внезапно заорал, разрывая воздух музыкой. Я быстро выключил будильник, а когда поднял голову, увидел, что МакКенна едва сдерживает улыбку.

— Ты до сих пор используешь эту песню? — Она старалась не смеяться, но в голосе легко читалась насмешка.

— Чёртовски верно, — ответил я. — Это хорошая песня.

Десять лет назад она дразнила меня за то, что я поставил её на будильник.

— Папа! Ты опять должен доллар в банку за ругательства!

Я громко рассмеялся.

— Как она вообще тебя услышала? — спросила МакКенна, бросив взгляд на Милу, которая вернулась к маме.

— Она точь-в-точь как мама — слышит, как сарайная сова.

Я поднялся на ноги и посмотрел на женщину, которая когда-то разорвала мне сердце.

— Так… — Я прочистил горло. — Мне надо быстро заехать на ферму Дженкинсов, но потом я вернусь за Милой. Можешь поехать с нами или отправиться домой уже сейчас. Как хочешь.

Она потянула себя за прядь волос.

— Подожду тебя. По-другому было бы неправильно.

♫ ♫ ♫

Я до сих пор сомневался в здравомыслии своей матери и собственных решениях, позволяя МакКенне остаться у нас, когда забрал Милу и поехал домой, а МакКенна следовала за нами в своей арендованной машине. Эти сомнения усилились после звонка из реабилитационного центра — Сибил сбежала.

Частично это была моя вина. Я специально не отвечал на её последние два звонка, в которых она требовала, чтобы я приехал. Но теперь это означало, что она нарушила приказ суда, ей грозит тюремное заключение… и она может появиться в Уиллоу Крик в любой момент.

У меня внутри всё переворачивалось — и из-за этого, и из-за вопроса, стоит ли сказать Миле правду о том, кто такая МакКенна. В жизни родителя мало решений, которые можно разделить на чёрное и белое. И это было одно из них. Иногда мне хотелось, чтобы у меня было руководство с чёткими кодексами и правилами, как в моей работе, чтобы легче ориентироваться в этом хаосе.

— Папа? — позвала Мила из своего автокресла на заднем сиденье Бронко.

— Да, Букашка?

— Ты не