Миссис Макгинти с жизнью рассталась - Агата Кристи

– Так что у вас за фотографии? – Она наклонилась над столом,чуть прищурилась. – Какие-то старинные, правда?

– Самой старой из них тридцать лет.

– Забавно смотреть на моду прошлых лет. Женщины в этихстаринных одеждах выглядят такими глупыми.

– Вы их раньше видели?

– В смысле узнаю я кого-то из этих женщин или уже видела этифотографии?

– То и другое.

– Вот эта кажется мне знакомой. – Палец ее остановился нафотографии Джейнис Кортленд в шляпе-колпаке. – То ли попадалась в какой-тогазете, то ли еще где… только не помню когда. И эту девчонку, кажется, видела.Но когда? Вроде и не очень давно.

– Все эти фотографии были напечатаны в «Санди компэниэн» впоследнее воскресенье перед убийством миссис Макгинти.

Мод резко вскинула голову.

– Они имеют к этому какое-то отношение? И поэтому вы хотите,чтобы я… – Она смолкла.

– Да, – сказал Эркюль Пуаро. – Именно поэтому.

Он вытащил из кармана еще что-то и показал ей. Это быластатья из «Санди компэниэн».

– Вот, прочитайте, – предложил он.

Она стала внимательно читать. Ее голова в золотистых локонахсклонилась над малюсенькой вырезкой. Она подняла на него глаза.

– Вот, значит, они кто? Вы это прочитали – и у вас возникликакие-то мысли?

– Точнее не скажешь.

– Но я все равно не понимаю… – Она задумалась.

Пуаро молчал. Даже если собственные мысли его вполнеустраивали, он всегда с готовностью внимал мыслям кого-то другого.

– Вы полагаете, кто-то из них сейчас живет в Бродхинни?

– Это вполне возможно.

– Да, разумеется. Мало ли кого и куда забрасывает судьба… –Она ткнула пальцем в хорошенькое жеманное личико Евы Кейн. – Ей сейчас должнобыть уже порядочно – примерно столько, сколько миссис Апуорд.

– Примерно.

– Я подумала… если она была такой женщиной… у многих мог нанее быть зуб.

– Это лишь точка зрения, – медленно произнес Пуаро. – Да,точка зрения. – Потом добавил: – А дело Крейга вы помните?

– Кто же его не помнит?! – воскликнула Мод Уильямс. – Ведьон стоит в музее мадам Тюссо! Я тогда была совсем девчонкой, но газеты и по сейдень поминают это дело – для сравнения. Прямо незабвенная история!

Пуаро метнул на нее быстрый взгляд. Откуда вдруг такоераздражение в голосе?

Миссис Оливер, совершенно ошарашенная, пыталась как-тозатеряться в углу крошечной театральной гардеробной. Но с ее габаритами развезатеряешься? Наоборот, она еще больше бросалась в глаза. Вокруг нее, стираяполотенцами грим с лица, так и роились бравые молодцы и то и дело навязывали ейтеплое пиво.

Доброе расположение духа вернулось к миссис Апуорд довольнобыстро, и она благословила их перед уходом. Робин позаботился о том, чтобы всенеобходимое было у матушки под рукой, и, уже сев в машину, пару раз возвращалсяв дом, нанести последние штрихи.

Когда он уселся за руль окончательно, на лице его поигрывалаухмылка.

– Мадре уже звонит по телефону, а кому – так мне и несказала. Вот старая шалунья! Но я и сам знаю.

– Я тоже, – откликнулась миссис Оливер.

– И кому, по-вашему?

– Эркюлю Пуаро.

– И я на него подумал. Решила из него что-нибудь выудить.Мадре обожает всякие тайны. Ладно, дорогая, насчет сегодняшнего спектакля. Выдолжны мне сказать, как вам понравится Сесил – только, чур, честно, – и таким ливы видите Эрика…

Разумеется, Сесил Лич не имел ничего общего с Эриком, какимего видела миссис Оливер. Это было типичное не то. Сам спектакль доставил ейудовольствие, но после него пришлось «пообщаться с актерами», и это было длянее сущей мукой.

Зато Робин чувствовал себя превосходно. Взяв Сесила загрудки (по крайней мере, миссис Оливер показалось, что это был Сесил), онтрещал без умолку. Будучи от Сесила в ужасе, миссис Оливер отдала предпочтениенекоему Майклу, который как раз занимал ее какой-то безобидной болтовней.Майкл, во всяком случае, не ждал от нее ответных излияний, собственно говоря,он предпочитал монолог. Некто Питер изредка встревал в их беседу, но хлипкийручеек, в котором перемывались чьи-нибудь косточки, все-таки тек по воле Майкла.

– …Это так мило со стороны Робина, – говорил он. – Мы такего упрашивали, так приглашали. Нет, мы понимаем, он же под каблуком у этойкошмарной женщины, да под каким! Ходит перед ней на задних лапках. Но человекна диво талантливый, правда? Робин очень талантливый. Возлагать такого наматеринский алтарь – это просто грех! Ох эти женщины! Многие из них – настоящиечудовища. Знаете, как миссис Апуорд обошлась с несчастным Алексом Роскоффом?Сначала вцепилась в него мертвой хваткой и не выпускала целый год, а потомузнала, что никакой он не русский эмигрант. Понятное дело, он ей плел всякуювсячину, расписывал свою прошлую жизнь, мы знали, что все это брехня, но, вконце концов, что тут такого, ей же с ним было весело. И тут она выясняет, чтоон всего-навсего сын портного из Ист-Энда, и в ту же секунду его бросает…Нельзя же быть таким снобом, верно, дорогая? Вообще-то Алекс был даже рад, чтоотделался от нее. Говорил: иногда она на него прямо ужас наводила, думал, у неене все дома. А эти вспышки гнева! Робин, дорогой, мы как раз вашу замечательнуюмать вспоминаем. Жаль, что она не смогла приехать. Зато вы привезли миссисОливер – это королевский подарок. Ее убийства – просто прелесть.

Пожилой мужчина с низким гулким голосом схватил миссисОливер за руку; ладонь его оказалась горячей и липкой.

– Как мне вас благодарить? – воскликнул он проникновенным,полным меланхолии голосом. – Вы спасли мне жизнь – и не однажды.

Потом все вышли на свежий воздух и перебрались в «Конскуюголову», где легкие возлияния и театральные пересуды успешно были продолжены.

Наконец пришло время ехать домой. Миссис Оливер изрядноустала. В машине она откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. У Робинаже, наоборот, появилось второе дыхание – он трещал как сорока.

– …Вам тоже кажется, что это отличная мысль, верно? –закончил он.

– Что?

Миссис Оливер вскинулась, распахнула глаза.

Оказывается, она забылась в ностальгическом сне о доме. Настенах – чучела экзотических птиц, украшения из листьев. Рабочий стол, пишущаямашинка, черный кофе, повсюду яблоки… Какое блаженство – ты предоставлена самасебе, никому ничего не должна… Какое блаженство! Писателю незачем вылезать насвет божий из своей тайной цитадели. Писатели – народ робкий, не оченьобщительный, не умея приноровиться к жизни в обществе, они изобретают себеспутников и говорят их устами.