Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

Но из дома она шла, не видя белого света. И ступнями ощущала не мягкую подошву теплых сапог, которые шли по асфальту. Она чувствовала высокие гвозди, острые осколки битого стекла, голый лед и адское пламя под ним.

Алексей ждал ее на площадке после звонка по домофону. Две пары таких разных глаз схлестнулись до приветствия. Взгляды были непримиримыми, подозрительными, ничего не простившими. И Полина вошла в квартиру, где ее муж предавался разврату с другой женщиной. Где он теперь убивается, потому что Алену, как вещь, украл у него кто-то другой. Такой же, наверное, похотливый, как он сам. Он посмотрел на Полину как на врага. И как же ей выполнить приказ Дмитрия?

— Чаю? Кофе? — спросил Алексей.

— Воды, — попросила Полина.

Она сняла свое длинное черное пальто, прошла в гостиную, не снимая платка. Посмотрела на огромный портрет Алены на стене. И почувствовала что-то, похожее на вдохновение. Это была ненависть. Только раньше ей казалось, что нет ничего сильнее и ярче ненависти. Теперь знает: есть. Ее любовь. Любовь, ради которой она и пришла.

— Как дети? — вежливо поинтересовался Алексей, когда глоток воды холодным и враждебным комком проплыл по напряженному горлу Полины.

— Нормально. Алексей, я пришла поговорить о другом. Ты объявил мне войну. Скажи прямо: ты нашел этого ребенка с ожогами для того, чтобы отомстить мне? Ты хочешь, чтобы было еще больше жертв? Чтобы пострадало все дело благотворительности?

— Полина, что за бред ты несешь? Я даже не собираюсь развивать эту тему. В любом случае это точно не твоего ума дело. Впрочем, погоди. Тебя кто-то послал ко мне? Кто?

— Я просто узнала от единомышленников. И это так логично, что поговорить с тобой поручили именно мне.

— Так. Ты это сказала: единомышленники, разговор со мной. Жертвы, дело — ваша обычная демагогия. Давай на этом и закончим. У меня не та ситуация, чтобы говорить с тобой о том, что мне неинтересно и не имеет к тебе никакого отношения. Не хочу быть невежливым, но я тебе не рад. Мне в принципе неприятно видеть тебя здесь сейчас.

— Потому что твою любовницу украли? — в узком проеме бледных губ Полины показались острые зубы. — А мстить ты мне начал из-за того, что я пыталась наших с тобой детей предостеречь от греха, в который ты впал?

— Пошла вон! — Алексей резко встал, отшвырнул стул. — Пошла вон, мерзкая, злобная ханжа, враг всего живого и человеческого. Только сейчас я понял, что это тебя нужно изолировать от детей. Ты им опасна. Ты отравишь им жизни. Ты станешь препятствием между ними и другими людьми, между ними и счастьем. Между ними и просто светом.

Полина тоже встала, но ненависть ее вдруг сжалась до размера крошечной точки где-то за взглядом. Эта точка стала расплываться, превратилась в темное озеро. И Полина, ослепнув, сползла на пол. Она пришла в себя от того, что Алексей, сняв ее платок, лил воду из бутылки ей на лицо и волосы.

— Вызвать «Скорую»? — спросил он.

— Ни в коем случае. Уже прошло.

Полина медленно поднялась, но сумела встать лишь на колени. Посмотрела в склоненное над нею лицо мужа, такое близкое лицо того, кто стал врагом и палачом, и вдруг упала лбом ему в ноги.

— Не губи, Алеша! Не добивай меня. Мне страшно. Я сказала тебе то, что должна была сказать. И ничего не спрашивай, и не отбирай детей. А я больше ничего не скажу. Даже если ты позовешь людей, чтобы меня резали на куски. Оставь ты это дело с ребенком, которого ошпарили. Алену могли украсть из-за этого. Я больше ничего не знаю. Просто остановись.

— Тебя послали это сказать? — медленно переспросил Алексей. Он поднял Полину, почти перенес ее на диван. — Говори же: тебя прислали с таким ультиматумом?

— Это не ультиматум, — прошептала Полина. — Просто так думает один очень умный человек. Он ни при чем. Он просто так думает. Он хочет добра. И тебе, и Алене, и всем нам.

— Я понял. Хорошо. Скажи умному человеку, что я понял. Сделаю все, как он советует. Для меня нет ничего важнее Алены. Ты можешь идти? Ты сможешь вести машину?

— Конечно.

Полина встала, поправила юбку, подняла с пола мокрый платок и завязала узлами назад. Потом подошла близко к Алексею и перекрестила его.

— Сохрани тебя Бог. Не я тебе судья. И не суди ты меня. Вот и встретились мы с тобой по другую сторону добра. Грешные мы оба. Может, ты и прав. Я сейчас и не знаю, кто из нас опаснее нашим детям. Наверное, я. Потому что мать. Верь мне в одном. Я с собой разберусь. Ты никогда не придумаешь такую казнь, какую я сама себе назначу. Только дай время. И пусть к тебе вернется твой свет. Твоя Алена.

Полина быстро выбежала из квартиры, схватив на вешалке пальто. Алексей минут десять стоял в полном потрясении, пытаясь осмыслить то, что произошло, и то, что она сказала. А затем набрал телефон Кольцова.

— Да, — заключил, выслушав его, Сергей. — Эти загадки бытия вполне могут носить криминальный характер. Но Полину сейчас точно нужно оставить в покое. Разве что так, ненавязчиво, поискать рядом умных людей. Мое дело. Не самое сложное.

Эльвира Кривицкая, элегантная дама средних лет, со вкусом и достоинством проживала свой очередной день. Ей не нужны были особые условия. Она не зависела ни от солнечных лучей, ни от яркости неба, ни от событий. Для Эльвиры главным было ощущение полной гармонии в отношениях с самой собой. Удовольствие, которое она получала от своей полноценности. Это высокая наука. Эльвира брала ее вершины, преодолевая препятствия и невзгоды, она создавала ее сама и сама же была своей послушной ученицей.

И вот она раздвигает шторы своей огромной и уютной спальни, прямо и властно смотрит на дневной свет. Он освещает ее полное тело, ее глубокие морщины, ее седину в русых волосах. Эльвира ничего не прячет, не красит, не маскирует. Она точно знает, что она хороша, вот так, именно такая. У нее есть веские основания для этого знания.

Эльвира не просто принимает душ и пользуется ароматными маслами и дорогими кремами. Она так любит себя. Служит себе. Вот эта женщина — с крупным телом, рыхлым животом, с целлюлитом и складками, и эта женщина стоит дороже сотен тех, кто моложе и красивее. Вот что знает о себе Эльвира. Потому она и не истязает себя ни гимнастиками, ни тем более пластическими операциями. Все это полная ерунда от неуверенности. Она никогда не была красивой в банальном смысле слова. Ее научили видеть собственную красоту мужчины. Да, это факт. Мужчины в жизни Эльвиры не видели и не видят ей равных. Они и привели ее на трон тайной королевы. Эльвира гордится своей сдержанностью и скромностью. Она не демонстрирует свое королевское величие. Ей это не требуется. Она не встречала людей, которые не чувствуют ее морального превосходства и власти.

Эльвира шла из своей квартиры по коридору в квартиру Полины, свежая, с хорошо уложенными блестящими волосами, в красивом домашнем брючном костюме. Она не держала у себя ни кухарки, ни запасов продуктов. Ей было удобнее питаться у невестки, заодно общалась с внуками. Кофе со сливками и любимой выпечкой ей подали в столовую. Она была там одна. В это время все домашние уже заняты своими делами. В огромной квартире такая тишина, какой, наверное, не бывает в других семьях, где трое маленьких детей. Эльвира в который раз подумала, как же получилось, что ее яркий, красивый, активный, внутренне свободный и общительный сын выбрал себе в жены монашку по призванию, сухую, некрасивую, жесткую, лишенную тепла и женственности. «Это его благородство», — понимает Эльвира. Алексей не в нее и не в Валентина. Ни Эльвира, ни ее покойный бывший муж не могли бы перестроить свою жизнь, ущемить свои интересы исключительно из великодушия. Из жалости. В том, что Алексей женился именно из таких соображений, у Эльвиры не было сомнений. Слишком добрый и сентиментальный у нее мальчик. Он в детстве постоянно дружил с больными, слабыми и бедными детьми. В школе приглашал танцевать самую грустную и некрасивую девочку. Надо было ему что-то вовремя объяснить, научить наступать на горло этой самоубийственной жалости, но Эльвире так не хотелось портить прекрасный рисунок души Алеши. А когда он дал слово жениться, было уже поздно пытаться. Держать слово он умел твердо. И не так уж плохо складывалась его семейная жизнь. Даже совсем не плохо. Дети удачные, жена покорная, в семье порядок и достаток. Да, вряд ли его мужской жизни кто-то позавидовал бы. Но есть вещи, более вечные и важные.