Тайрин - Тамара Витальевна Михеева

по своим делам. Тайрин смотрела ей вслед и думала об этом лесе, который дает слишком много, так много, что люди не успевают съедать все его дары, думала о тех, кто живет здесь, не смея выйти из-под лесного свода, как и многие жители Рилы не могут выйти за стену города. Она думала об Улате, которая должна разыскать в Риле Тинбо и передать ему весть от нее. Передать на словах, ведь Тинбо не умеет читать. Она бы хотела передать послание и для мастера Гуты, поблагодарить за все и попросить прощения, но где искать его теперь, в каких застенках? Да и слишком рискованно ходить атуанке по Риле с записками в карманах. «Когда-нибудь я вернусь в Рилу и сама скажу все, что так хочется сказать. Лишь бы все они остались живы».

С Далвой, которого про себя Тайрин продолжала называть Нэшем, было непросто. Он приходил утром и больше молчал, чем говорил, хотя они вместе собирали орехи, поздние ягоды, грибы, вместе готовили обед в уютном каменном очаге. Только иногда, когда она сильно допекала его расспросами, Далва рассказывал об их лесе и о том, что их народ ездит тайком через всю Империю к Семи островам, отвозит туда семена трав, деревьев, цветов, потому что война искалечила островную землю так, что там вот уже много лет ничего не растет само по себе.

– А почему тайно?

– Ну… – Далва поскреб гладковыбритый подбородок. – Острова не покорились, не сдались, и Империя не смогла их сломить, они остались свободными. Но они отделены от всего мира Полуденным морем, и император запретил вести с ними торговлю. Они вымерли бы от голода, если бы не мы.

– Атуанцы?

– Если бы не мы – контрабандисты, – засмеялся Далва.

Тайрин улыбнулась в ответ. Она не чувствовала себя здесь дома, все время боялась ошибиться, сделать что-то не так, нарушить какое-нибудь правило, но с каждым днем все больше прикипала к Далве. Было что-то в нем, что ей нравилось: неспешность, сдержанность и даже суровость, какая-то тайна, которую хотелось разгадать. Он будто был наполовину человек, а наполовину бьюи, и Тайрин все чаще ловила себя на мысли, что только рядом с ним ей спокойно, хоть и непросто. И что так может быть всегда и не наскучит ей.

Улата вернулась, когда лес сбросил последние листья и плоды, а земля по утрам начала покрываться тонким узорчатым инеем. В сумерках прилетела шишка, и караульный у стены перекинул лестницу. За несколько месяцев, что Тайрин провела у атуанцев, она выучила этот нехитрый маневр: здешние жители часто уходили в ближайшие города, а возвращались всегда одинаково – бросали шишку в специальную лазейку. Улата пришла одна, но на вопрос Бунгвы сказала:

– Я нашла семью, которая готова перебраться к нам. Весной надо будет вытащить их оттуда. Но кто пойдет вместо меня к Семи островам?

И она посмотрела на Тайрин.

– Твой брат просил передать, что он жив, здоров и в безопасности. Чего и тебе желает.

Улата вынула из рукава свернутую в крошечный шарик бумажку.

– А еще вот, – сказала она недовольно, и все, кто стоял вокруг, зацокали языком. – Он сказал словами, но мне пришлось записать, как услышала, потому что я не знаю ваших слов, их трудно запомнить, а говорить это на общеимперском он отказался.

Тайрин развернула бумажку. Она была такая тонкая, что просвечивала, и Тайрин не сразу узнала хофоларские слова, написанные общеимперскими буквами, с ошибками.

«Родителей и Элту отпустили. Бабушка умерла. Тебя ищут книжники. Не возвращайся».

И чуть ниже: «Мы тебя любим». Но еще по-хофоларски эти слова означали: «Храни Хофоларию в своем сердце». Тайрин бережно свернула листок, спрятала в лифе платья.

– Спасибо, что записала его слова, – сказала она Улате.

– Я никогда так не делаю, в Риле это слишком опасно.

– Да. Спасибо.

Она не знала, что еще сказать этой женщине, как выразить все, что чувствует сейчас. Поэтому просто кивнула и пошла прочь. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили…

– Ааааааааааааааа!

Она кричала на весь лес, как обезумевший зверь, согнувшись пополам, а потом упала в осеннюю бурую траву. Ударила по ней кулаками. Запах земли забился ей в нос, пряный, горький, многоцветный. Бабушка давно блуждала впотьмах, лишь изредка возвращаясь к ним, чтобы сказать, как сильно их любит, или рассказать очередную историю о дедушке Тинбо. Но сколько бы она еще была с ними, если бы не тюрьма?

Горячая шершавая ладонь легла ей на спину. Ладонь была огромная, и Тайрин не торопилась скинуть ее и посмотреть, кто же пришел ее утешить.

– О чем ты, маленькая?

Голос тихий, будто шаги по мху. Тайрин приподняла голову. Запах земли никуда не делся, стал еще явственнее, как после дождя. Рядом с ней сидела огромная женщина в коричневом платье. У нее были глаза цвета болотной ряски и удивительно белая кожа.

– Моя бабушка умерла, – прошептала Тайрин.

– Значит, пришло ее время.

– А если… если я своим поступком поторопила это время?

Женщина смотрела в лицо Тайрин не мигая. Потом погладила ее по волосам и сказала:

– Значит, помоги тем, кто остался. Чтобы бабушка видела, что ты хороший человек и поступила так не со зла.

– Конечно, не со зла! – вспыхнула Тайрин. – Просто я… не подумала о последствиях.

Огромная женщина улыбнулась. Тайрин пыталась охватить взглядом ее всю, но у нее не очень получалось – она сидела слишком близко. Так не получается увидеть целиком большое дерево, прижавшись к его стволу.

– Кто ты?

– Я – Тшула, древесная повитуха. Я помогаю дереву появиться на свет, помогаю семечку стать деревом и прижиться. А ты?

– Я Тайрин.

– Это я знаю. Но кто ты?

Тайрин замешкалась. Как ей объяснить? И откуда она знает ее имя?

– Я Тайрин Лиар из клана Таров, я хофоларка.

– Это я тоже знаю. Но кто же ты?

Тайрин всмотрелась в лицо Тшулы. Она не была старой, наоборот – все в ней дышало… нет, не молодостью, скорее зрелостью, было полно сил и движения. Большие руки, длинные пальцы, мощные босые ступни, густые, свободно льющиеся волосы, внимательные глаза. Как ответить на ее вопрос? И у Тайрин вырвалось то главное, что она знала про себя, знала с тех пор, как научилась танцевать в риланском лесу под шепот бьюи и стук своего сердца:

– Я ведьма.

– А! Может быть, может быть… во всяком случае, пока. Многие сами не осознают свои силы и не подозревают о своем предназначении.

Тшула встала и протянула Тайрин руку. Та ухватилась за нее, как за ветку дерева, и тоже поднялась.

– Мы с тобой еще поговорим об этом, маленькая, – улыбнулась древесная повитуха, а потом сказала: – Далва хороший человек. Ему можно доверять. И ты хорошая. Тебе тоже можно доверять. Скоро совет попросит вас с Далвой помочь Атунскому лесу и Семи островам. Не отказывайтесь.

– Мне надо вернуться в Рилу.

– Надо ли?

– Я должна увидеть своих.

– И опять накликать на них беду?

– Я могу превратиться в кого-нибудь! Никто меня не узнает!

– А если волшебство не сработает? Если на стенах Рилы древнее заклятие, которое смывает все чары? А если ты попадешься? А если ты не сможешь больше уйти и тебе придется всю жизнь провести в клетке, скрываясь от законов бездушного города?

Тайрин содрогнулась. Она вспомнила перевал Чок, долину у Турьего озера…

– Я хочу жить в Хофоларии. Я хочу вернуться и вернуть туда свой народ.

Древесная повитуха кивнула:

– Вот и славно.

Она улыбнулась и пошла прочь, почти в ту же секунду сделавшись неразличимой среди деревьев.

Пережить зиму

Пришла зима. Оказалось, Тайрин никогда и не видела настоящей зимы. Да, в Риле было холодно, завывали ветра и падал снег, который тут же убирали с улиц. Да, они сидели по теплым кофейням и с тоской ждали весны, но, боги-боги-боги, их зима была просто не очень ласковой осенью, если сравнивать ее с зимой Атунского леса.

– Деревьям