Танкист Мордора - Павел Мочалов

Серега представил себя внутри медного быка, прогреваемого на медленном огне, и покрылся мурашками. Чертово воображение, будь оно неладно! Опять же, Анарион вроде бы такой правильный и образованный, за что его так?

– За фальшивую монету, – прочитал мысли инженер, – образованность подвела. Заметь, орочья морда, я сам во всем виноват, а не закон Нуменора.

– Расскажите, – попросил Попов, – если можно, конечно.

– Да чего рассказывать, – махнул рукой Анарион, – молодой был, глупый. Только инженером стал. Вроде бы почет и уважение, не так уж много нас в Нуменоре было, но пока в тебя поверят, пока заказы пойдут… Время идет, а денег нет. На государственную службу тоже не возьмут, пока ты себя не зарекомендуешь. Я не отчаивался, перебивался пока мелкими заказами, даже замки брался чинить, представляете? На жизнь хватало, но молодо-зелено… Я ведь чуть старше вас, Сергей Владимирович, был в то время. Запала мне в душу одна девица, да и я ей вроде бы по сердцу пришелся. Имя вам все равно ничего не скажет, но, поверьте на слово, семья была очень уважаемая. А дальше все банально, как банальна сама жизнь. Сунулся свататься, но отец ее мне сразу сказал, что за босяка дочь не отдаст. На сегодняшний ум я бы плюнул на это дело и нашел себе кого-нибудь попроще. Но тогда! Я был уверен, что это моя единственная любовь и важнее ее ничего и в мире-то нет! Начал искать способы быстрого заработка. Как вы понимаете, все они были в той или иной степени криминальны. Я решил пойти нетривиальным путем, а так как инженер я все же неплохой, то наладил производство золотых монет.

– Из меди, конечно, – ввернул Гудрон.

– Из меди, – сверкнул глазами Анарион, – но медь была только внутри, снаружи это была действительно золотая монета. Обычно золото сплавляют с медью, и это легко выяснить. В моей монете золото как рубашка одевала медный сердечник. Ни рисунком, ни размерами, ни весом она не отличалась от настоящих нуменорских монет! Меняла на рынке, к которому я пришел с опытным образцом и попросил проверить золотой, даже не пикнул. Отсыпал мне горсть серебра и с удовольствием спрятал монету в сундук. Она наверняка до сих пор ходит по рынкам Нуменора или лежит в чьем-нибудь загашнике, потому что распознать фальшивку можно было только распилив или расплавив монету. Даже после серьезного истирания медь не проступала через золото. Отличная была технология! Без преувеличения скажу – новаторская! Я себя уже богатеем видел.

– Ну, – удивился Попов, – а почему не стали?

– Сдали его, Сергей Владимирович, – опять влез орк, – баба его и сдала, из-за которой он фальшивомонетчиком стал.

– Да ну, – не поверил Серега, – не может быть.

– Я сам виноват, – усмехнулся Анарион, – кто же доверяет женщине такие секреты? Но, повторюсь, молодой был, глупый. Верил в честность людей, в любовь, в дружбу, наконец. Ну и получил по заслугам. Девушка оказалась достойной дочерью своего папаши. В Нуменоре положена награда за выдачу преступника, Сергей Владимирович, и чем преступление опаснее, тем серьезнее вознаграждение. Мое преступление было запредельно опасным – подрыв финансовой безопасности государства. Размер награды – соответствующий. Дальше все стандартно: арест, тюрьма, суд, приговор. Суровый, конечно, кто спорит? В зале суда даже врач дежурил, чтобы привести обвиняемого в чувство после оглашения.

– Да? – заинтересовался Гудрон. – Ты мне не рассказывал.

– А тебя волновали мои переживания, бревно ты бесчувственное? Вы, уруки, со своей убогой душевной организацией даже представить себе не можете, каков внутренний мир образованного человека. Другое дело – Сергей Владимирович. Вот он меня понимает.

– Да, ладно, ладно, – притворно пригорюнился орк, – где уж нам, убогим.

– Как же вы спаслись?

– Дрова в Нуменоре кончились, – заржал Гудрон.

– Юмор ваш казарменный, – фыркнул Анарион, – в Нуменоре есть все, чтоб ты знал, и милосердие в том числе. Мне было положено право на прошение о помиловании, и как вы понимаете, я его подал. Не буду описывать, что я пережил в камере смертников. Сколько раз водил себя на казнь. Сколько раз вскакивал в ночи, задыхаясь во сне внутри медного быка. Вам этого не понять, это надо пережить. В двадцать с небольшим лет я стал совершенно седым. У меня начали трястись руки и голова, желудок отказывался принимать пищу, а мочевой пузырь – удерживать жидкость. Родители и родственники отреклись от меня, невеста предала, друзья предпочли забыть о том, что я существовал. С мраморной доски лучших выпускников Университета срубили мое имя. Я уже почти умер, осталось лишь сжечь мое бренное тело.

– И вас помиловали?

– Как вы понимаете – да, иначе я не разговаривал бы с вами сейчас. Учитывая мою молодость, мотивы совершения преступления и мизерный фактический ущерб от него, государь заменил смертную казнь бессрочной каторгой с правом помилования через двадцать лет. Я обрадовался так, что потерял сознание и чуть не умер.

– Да они на это и рассчитывали, – вновь влез в разговор Гудрон, – и так, и так, приговор приведен в исполнение. А ручки пачкать не надо.

– Тогда было бы проще выдать мне в камеру прочную веревку, – огрызнулся инженер, – уж поверь, я предпочел бы быстрое самоубийство медленному поджариванию.

– Гудрон, ну перестань, – возмутился Серега, – мы же тебя дослушали.

– Да конечно, дослушали! Я вам и половины не рассказал, – запыхтел орк, – там еще столько интересного было! Но я же про орков рассказываю, разве людям это важно?

– Ух ты, капризуля какой, – попытался потрепать урука по голове Анарион, – только не плачь, маленький. Хочешь конфетку?

– Не хочу, – захныкал Гудрон, – все нуменорские конфетки отравлены. От них маленькие орки пухнут и дохнут. И еще мне мама не велела брать конфеты у незнакомого дяди. Можно, я пойду погуляю?

– Иди, – разрешил Серега, – и присмотри, чтобы нехорошие снаги не хулиганили слишком сильно.

– Затем и иду, – уже совершенно серьезно ответил Гудрон, – озадачу до вечера, чтоб не шарахались вокруг танка, еще пронюхают что-нибудь.

Орк вышел, и лагерь огласил раскатистый командный рык. Серега повернулся к Анариону:

– Как же вы оказались в Лугбурзе?

– Для отбывания наказания меня отправили на материк, в один из портов Нуменора далеко на юге. Мы создавали волнолом в бухте. Ломали камень в горах, везли в порт, высыпали в море. Все вручную, как вы понимаете, влажный тропический климат, усталость дикая, смена двенадцать часов, выходных нет. Единственный нерабочий день в году – день рождения владыки Нуменора. Вот где до меня дошло, как роскошна жизнь в одиночной камере. После первого дня работы я понял, что умру, а после первой ночи в бараке понял, что умру быстро. Какие там двадцать лет до права помилования! Милость государя лишь отсрочила мою смерть, но я даже не уверен, сделала ли она ее менее мучительной. Конечно, я принес бы больше пользы строительству в качестве инженера, но меня использовали как тупое животное, способное лишь выполнять приказы хозяина. Как-то я попытался заикнуться начальнику лагеря об инженерном образовании. Эта жирная тупая скотина брезгливо оттопырила нижнюю губу, оглядела меня сверху вниз и отправила на валку деревьев. Я сначала так обрадовался, что избавлюсь от ненавистной тачки, вытянувшей уже мои руки до колен, но лесоповал оказался еще хлеще. Глубоко в лес уходить боялись – там жили дикари-людоеды. Рубили в полосе прилива. Постоянно или по пояс в жидкой грязи, или по горло в морской воде. Москиты, мошки, откладывающие яйца под кожу, пиявки и черви, вгрызающиеся в живое тело, морская соль, разъедающая раны, да всего и не перечислишь. Нас даже не заковывали, считалось, что бежать там некуда.