Танкист Мордора - Павел Мочалов

* * *

Играли скромно, по грошику. Карта не шла всем, и в итоге остались при своих. Серега несколько раз порывался проведать Этель, но совместными усилиями инженер и орк его успокаивали, уговаривая подождать темноты.

В сумерках протяжно и скорбно завыл большой рог. Серега подпрыгнул от неожиданности:

– Это еще что? – Рог буквально стонал, выворачивая душу наизнанку, от звука по спине побежали мурашки.

– Похороны, – отозвался орк, – пойдемте, господин, там присутствуют все, кроме часовых и тяжелораненых.

В сыром воздухе ощутимо пахло весной, и прелесть этого ощущения не могла испортить даже примесь лошадиного пота, орочьих экскрементов и гари. Снег стаял, ветер потянул с юго-востока, разогнав последние облака. Солнце ушло за горизонт, и на востоке уже светились первые, самые крупные звезды. Сырая земля под ногами мягко пружинила, выжимая воду по краям обуви.

Лагерь шевелился, люди и орки тянулись за его пределы к огромной яме, строились по подразделениям с трех краев, и все это молча, без обычного гвалта, криков и команд. Энамир и военачальники стояли отдельно, у самого края могилы.

– Вам туда, господин, – указал орк, – мы с господином инженером будем здесь. – Он махнул лапой в сторону кучки подмастерьев Анариона, жавшейся рядом с десятком Зиргана.

Энамир молча кивнул подходившему Попову и указал глазами чуть поодаль от себя. Перед ногами Сереги, вставшего на указанное место, раскрывалась квадратная могила, примерно десять на десять. В глубину яма заполнялась несколькими рядами трупов, переложенными дровами. Насколько Попов мог разглядеть, тела лежали в обычной одежде и без доспехов. Казалось, что люди и орки просто крепко спят. От ямы крепко тянуло смолой, блестевшей на дровах и перебивавшей слабый запах начинавшегося тлена. С трех сторон могилы блестели доспехами войска, с четвертой под охраной гвардейцев Мордора стояло человек тридцать пленных, измученных работой.

Быстро темнело, и в руках первых рядов гвардии запылали факелы, подаваемые от специальной жаровни. Отблески пламени заплясали на лицах мертвецов, иногда оживляя их, иногда заставляя строить жуткие гримасы. Рог оборвал ноющую песню, и в ушах зазвенело от резко наступившей тишины. Лишь через несколько мгновений Серега вновь услышал шум деревьев под ветром. Между тем Энамир сделал шаг вперед:

– Солдаты Мордора! – Полководец сделал паузу. – Вчера мы совершили великое деяние, еще на шаг приблизившее новый справедливый мир. Мятежная крепость пала, ее защитники уничтожены, власть Мордора восстановлена. Повелитель доволен нами и обещал щедрую награду! Слава Властелину Мордора!

– Мордор! Мордор! Мордор! – грозно прогремела сгустившаяся за стеной факелов тьма, заставив Серегу вздрогнуть. Некоторые из пленных упали на колени.

– Но не все увидят новый прекрасный мир, – опустил голову Энамир, – двести одиннадцать наших лучших бойцов лежат в этой могиле. Лучших, потому что они не задумываясь пожертвовали жизнью ради будущего детей и внуков. Кто-то из них истребил десяток врагов, а кто-то пал в самом начале от злой эльфийской стрелы. Но они все, слышите, все до единого упокоились в мире, слившись с духом предвечного господина нашего, Мелькора Восставшего. Имена же их будут высечены негасимым багровым пламенем в Пантеоне Властелина Мордора, чтобы и дети их, и внуки, и правнуки могли вспоминать и гордиться славными предками. Я был бы счастлив лежать рядом с ними, но судьба приказывает мне и вам бороться дальше. Слава героям Мордора!

– Мордор! Мордор! Мордор! – снова пророкотало по рядам. На морде стоявшего рядом пожилого орка Серега с удивлением заметил слезы.

– Проводим же наших товарищей в последний путь. – Энамир взял из рук подошедшего орка факел и швырнул в яму. Десятки огней полетели в могилу, и через пару минут над поленницей взвилось пламя. Полки, как один, преклонили колени, знаменосцы опустили к земле багровые знамена. Серега с ужасом увидел, как зашевелились в огне мертвые тела, но еще ужасней было видеть, как с противоположной стороны гвардейцы начали копьями сталкивать в яму пленных. Кому-то милосердный наконечник пронзил сердце, но большинство полетело в огонь лишь ранеными. Жуткие крики огласили окрестности, объятый пламенем человек попытался выбраться из ямы, скользя по обваливающейся песчаной стенке, но его столкнули обратно древком копья.

Погребальный костер набирал силу, крики стихли, теперь было слышно лишь гудение пламени и треск дров. Жар заставил отступить от ямы, жуткий смрад перехватил дыхание. Серега видел, как Энамир поднес к лицу платок, кто-то сзади подал платок и ему. Попов схватил влажную ткань и уткнулся в нее носом, благодаря бога, что ветер сбивает дым в сторону. Платок пах чем-то резким, моментально перебившим запах паленого мяса. Стало чуть легче, но продолжали слезиться глаза.

Огонь продолжал бушевать. Дрова быстро прогорели, поленница провалилась внутрь, перемешивая обугленные тела. Откуда-то из темноты вывели еще одну группу пленных с лопатами, и она начала забрасывать могилу. Пламя зашипело, полетели искры, но под напором влажного песка все быстро погасло. Могила исходила густым смрадным дымом, но пленные работали быстро, и вскоре дым исчез. Снова загорелись факелы. Яма заполнилась песком до половины, когда орки остановили пленных. Энамир взял горсть песка и бросил в могилу, отходя в сторону. Следом потянулись остальные военачальники. Бросил горсть и Серега.

Сзади уже двигались гвардейцы Мордора, и он поспешил отступить в темноту. Вокруг ворочалась молчаливая толпа, и Попов на какое-то время почувствовал себя маленьким мальчиком, который потерялся и не знает, куда идти и что делать. Было такое в далеком детсадовском прошлом, когда пошел с бабушкой на первомайскую демонстрацию. Бабуля занимала «активную жизненную позицию», как говорили по телевизору, а потому на собрания в ЖЭКе, курсы гражданской обороны, выборы в местные и Верховный Советы депутатов трудящихся, а также на все демонстрации ходила в обязательном порядке. Матери же Серегиной все эти мероприятия «блока коммунистов и беспартийных» были, как она сама выражалась, «по барабану». «В магазинах шаром покати, а они шествия устраивают. Пусть те празднуют, у кого есть чем праздновать». Бабушка пыталась бить этот аргумент тезисом о «временных трудностях», а также воспоминаниями о том, как голодали во время войны. Но мать резонно возражала, что сейчас, слава богу, не война, трудности временные подозрительно похожи на постоянные, и вообще, «если бы всяким черножопым меньше помогали, то и у самих хоть что-нибудь бы было». От такого полного непонимания принципа «пролетарского интернационализма» бабушка обычно теряла желание продолжать агитацию и уходила, но обязательно забирала с собой Сереженьку, бормоча под нос: «Тебя как следует не воспитала, так хоть внук нормальным вырастет».

Вот и шли: воздушный шарик и красный флажок в одной руке, «мороженка» – в другой, красотища. Народу, правда, вокруг полно, и далеко не все трезвые, но бабушка-то рядом. Так хорошо все было, да бабушка вдруг покачнулась и начала заваливаться на близлежащий заборчик, прижав руку к груди и хватая ртом воздух. Так и села прямо на газон, неловко подвернув ногу в коричневом нитяном чулке, аккуратно заштопанном на пятке. Серега беспомощно стоял рядом, хныча и дергая бабушку за рукав. Народ равнодушно обтекал их, матерился, натыкаясь на Серегу, или смеялся: «Ну, дает бабуля! Правильно, кто празднику рад, тот с утра пьяный». И лишь минут через десять какая-то женщина вдруг вгляделась внимательно в «пьяную» и всплеснула руками: «Батюшки, да у нее же инфаркт, наверное! Что ржете, кобели? Ну-ка, бегите кто-нибудь, «скорую» вызывайте!».