Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина

«с просьбой» заехать за готовыми паспортами…

* * *

Поехали в Париж на поезде, так как не торопились и было интересно. В Белграде встретились (дав знать о проезде) с Бранкой Веселинович – замечательной нашей подругой, знаменитой артисткой, югославским Райкиным в юбке. Сидели в кафе, чуть не опоздали на поезд. Потом, к сожалению, незабываемое ужасное впечатление от проезда по Германии – темнота, колючая проволока, лай овчарок (ГДР), и вдруг залитый сверкающим светом агитпункт Запада – Западный Берлин. Что этому положен конец – заслуга Михаила Сергеевича Горбачева, думаю, все должны это знать и помнить.

Глава 37

Париж и Канны

Вечера в Париже. – Дешевый путь на Кот д’Азюр. – В гостях у Сони Боотс. – «Ностальгия» в Каннах. – Красная дорожка.

Прибыли на Гар дю Нор, встречали нас Лёля (Доминик) и Отар Иоселиани, уже несколько лет живший в Париже, с которым очень дружили в Москве.

Неделю жили в малюсенькой гостинице напротив ресторана, а потом переехали к друзьям, но по настоянию Лёли каждый день бывали у него. Все российские люди, выезжавшие в те времена за границу в командировки, на гастроли, в гости, имевшие суточные и даже гонорары, возили с собой консервы, так как деньги, всегда небольшие, надо было экономить: на одежду, обувку…

У нас была одна забота – не растолстеть на ресторанных харчах. Лёля требовал от меня пробовать все и давать отзыв – по-русски ли сделана еда. Водил к повару (он был серб), чтобы я объясняла ему, как варить суп из сухих белых грибов, мешок которых мы привезли.

Вечерами сидели с Лёлей и его женой Ольгой в их небольшой, очень уютной квартире над рестораном, наполненной бесценными предметами русского прикладного искусства, собранными Львом Адольфовичем за жизнь. После смерти Доминика и Ольги её сын Гарри, наследник, продал коллекцию, и это понятно: не он ее собирал, воспитывался на Западе и душу его она не грела. Но, говорят – и очень надеюсь, что это правда, – большую часть ее купили Ростроповичи и русские художники.

Почти каждый день общались с Викой (Виктором Платоновичем) Некрасовым… Нас, узнав через Москву, что мы в Париже, нашла Соня Боотс, когда-то бывшая переводчицей на гастролях театра в Голландии, ставшая Зяминой, а потом, при наездах в Москву, и моей подругой. Соня и её сестра Розитта совсем-совсем крохотными были вывезены мамой и папой, бывшим владельцем какой-то нефти в Баку, в двадцатых годах в Голландию. Отец успел до ухода из жизни купить (а может быть, даже построить) дом на юге Франции, в трех километрах от Монте-Карло.

Умные родители, живя в Европе, сумели для девочек сделать русский язык хоть и с акцентом, но полностью родным.

Позвонив нам, Соня сказала, что глупо быть во Франции и не побывать на Лазурном берегу, на Кот д’Азюр, в их доме в Кап-дай. «Я еду туда из Амстердама и встречаю вас». Денег у нас было чрезвычайно мало: тогда при выезде можно было обменять очень небольшие суммы, – взять у Лёли на развлечение мы, вполне уже почтенного возраста люди, не могли (и он это понимал). Поэтому весь ресторан принимал участие в выборе наиболее дешевого пути на Кот д’Азюр. Лёля предложил свой огромный «мерседес», но кто-то из официантов объяснил, что и бензина жрет много, и ехать надо по хайвэю, что тоже дорого. Тогда бывшая петербургская балерина Зина, сестра Лёли, взяла нас и повела в турбюро, сказав: «Там сообразят». И правда! Операторша, поняв проблему, сказала, глядя на Зяму: «Месье пенсионер?» – «Да, но в России!» – «Но ведь в Париже он не моложе, по этому надо приобрести карт де лиля (лиловую, сиреневую карточку), и все расходы (даже кинотеатры) будут стоить половину». Мы купили билеты на поезд до Монте-Карло, это была его предпоследняя остановка – он шел в Италию. Дурацкие вещи остаются в памяти: сели вечером, впереди была ночь, в купе лежало белье, которое следовало постелить. Я и так считаю, что вдевание одеяла в пододеяльник не людское занятие, называю это цирковым номером: «борьба человека с пододеяльником». А тут был какой-то дикой хитроумности предмет, над которым я билась, но доперла и – вдела! В наше купе села дама-француженка и – о, радость! – тоже не знала, как сладить. Я показала, горжусь до сегодняшнего дня.

Соня встретила нас, мы были единственные, кто сошел с поезда. Семь утра, восходящее солнце, полная тишина, только весенние птицы…

Надо проехать через город, но выяснилось, что на час движение закрыто – репетиция перед знаменитым ралли. Соня везет нас наверх, на гору к замку, чтобы ждать с видом на залив. Ощущение полной нереальности. Как будто ты внутри кинокадра или рекламы: солнце, море, яхты…

Через двадцать минут езды – мы ехали вдоль моря, но по верхней дороге – я увидела дом в три этажа, стоящий практически на воде. «Вот это да, как стоит дом!» – закричала я. «А мы в него и едем», – сказала Соня. Ни до, ни после я не видела дома, лучше созданного для отдохновения – глаз, слуха, души… Столовая на втором этаже выходит на веранду-палубу, под которой бьется прибой, ручки у дверей во всем доме белые фарфоровые с розочками (как саксонские!), лифт…

Соня на своем крохотном автомобильчике («дешво» – две лошадиные силы) возит нас по Лазурному берегу – знаменитому побережью и городкам в горах: внутренне превращаюсь в сплошное «ах!» и испытываю очень тоненькую, но зависть! Ну почему бы Костроме, Ярославлю, Угличу, побережью Черного, Азовского морей, не говоря о Суздале, Валдае и еще тысяче российских названий, не быть такими уютными, вкусными, «желанными» для людей местами?

* * *

В одну из поездок Соня везет нас в Канны, где в это время идет кинофестиваль. Встречаем массу знакомых и договариваемся с главой российской группы, что приедем на показ «Ностальгии» Тарковского. Это 1983 год; до того времени, когда этот фильм можно будет увидеть дома, – ох, как далеко! Соня возвращается в Амстердам, поэтому мы без машины и едем в Канны на электричке. Показ фильма начинается в 11 часов вечера, ночью электричек нет, так что надо ночевать в Каннах.

Начинаем одеваться, собираясь в поездку. Я вынимаю не бог весть какое, но все-таки как бы вечернее платье, и Зяма мне говорит: «Ты что, сдурела? Ты же видела – все в шортах и кроссовках!» Я начинаю доказывать, что это – днем, а вечером… Единственное чего добиваюсь, что еду в ситцевом, слава богу, однотонном, костюмчике и