Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

Он не смог отойти. Глядя на чёрный пейзаж, его затуманенный мозг думал о страстной жизни, которая начнётся с сегодняшнего вечера. Заниматься любовью на виду у всех, не давая никому почувствовать… О! В этой тайне будет такое маленькое блаженство, которое сделает их такими счастливыми, как никогда прежде. Когда он будет держаться отстранённо по отношению к Бихтер при всех, у неё будет такой взгляд, который скажет ему: «Я твоя и только твоя!» Они не смогут сказать друг другу ни слова за неделю, они будут неделю мучаться в разлуке, живя в одном доме, а потом за десять минут, которые можно украсть у любопытных взглядов, они будут вознаграждёны за все муки.

Каждая трудность будет постоянно освежать их любовь, не давая ей умереть, и они всегда будут любить со свежими чувствами.

12

Бихтер словно заболела после первого любовного греха и ничего не слышала, когда выходила из комнаты Бехлюля. Она была как будто во сне, притупившем все её чувства. Не в силах ни о чём думать, она всё время хотела молчать. Она уснула, как только легла в кровать, но открыв утром глаза, ещё в постели обнаружила, что вместе с ней проснулась вся уродливая правда. Значит сегодня утром Бихтер была другой, не обычной Бихтер. Она была не несчастной женщиной, которую нужно пожалеть, а жалким, грязным существом, запачканным несмываемым пятном. Наконец, она стала настоящей дочерью Фирдевс Ханым. Ей хотелось сбежать от себя, как убегают от существа, которое противно, когда она говорила себе об этом. Но почему так случилось? Она не находила причины простить этот любовный грех. Она была уверена, что не любила Бехлюля. Она не чувствовала ничего, похожего на любовь, к этому мужчине, который был не более чем распутным ребёнком. В таком случае почему, да, почему она пошла и бросилась со слабостью обычной уличной женщины в его объятия, когда можно было сбежать оттуда, не слушать его слова, повторенные неизвестно перед кем тысячи раз, и вообще не заходить в его комнату? Она не могла найти ничего, что могло бы искупить вину за это падение. Она не могла ожидать от этого даже немного счастья. Будет ли она счастлива после того, как предала мужа, обязанности, всех, кто уважал её и превратилась в жалкое существо, не в силах найти себе оправдания? О! Сейчас она была противна себе; ей были противны жизнь и всё вокруг.

Наконец она стала дочерью Фирдевс Ханым. Да, только из-за этого она пошла и стала грязной женщиной в объятиях этого мужчины. Она не находила другой причины. Значит у неё в крови было что-то, что тянуло её и без причины и оправдания сделало дочерью Фирдевс Ханым. Она возлагала на мать ответственность за этот любовный грех, за грязь жизни. Она была врагом этой женщины, ненавидела её, злилась на отца, который сделал её дочерью этой женщины.

Что ей делать? Она, как игрушка, перешла в распоряжение Бехлюля. Она согласится и после первого падения у неё появится право и причина скатываться во все пропасти, не так ли? Теперь она будет всем лгать. Она будет смотреть на мужа лживыми глазами, стараться с гордостью сказать Пейкер: «Я тоже люблю мужа, не предала и не предам его». Теперь её жизнь от начала до конца будет ложью, отвратительной ложью. Но как она выдержит? Разве все не будут говорить ей: «Ты лжёшь!»? Разве она не будет краснеть и опускать глаза, когда будут говорить о любви? Как она будет жить в доме с Бехлюлем, сообщником убийства, и дышать с ним одним воздухом?

Нет, ничего такого она не вынесет, по крайней мере не вынесет жизни, состоящей из постоянной лжи. Она пойдёт и скажет мужу: «Вы знаете? Я Вас не достойна, я — жалкое существо. Я — дочь Фирдевс Ханым. Отпустите меня, я уйду к матери! Я достойна только этого. Но разве Вы не должны были тоже подумать? Почему Вы захотели взять дочь Фирдевс Ханым?»

О! Если бы она нашла силы сказать это, если бы сама отомстила за своё убийство, она бы очистилась от этого пятна. Но она не смогла найти сил ни для этого, ни для чего другого. Падение уничтожило её защитные способности и сопротивляемость. Утром, испытывая к себе отвращение из-за волнения после падения, она почувствовала проблеск осознания в тайных глубинах своего существа, что уже невозможно остановить начавшееся падение и не вернуться снова в ту комнату, в его объятия. В воспоминаниях Бехлюля она не могла остаться уличной женщиной, которой он случайно овладел, она должна была завладеть его жизнью. Она должна была принадлежать ему, любить его, попытаться полюбить, то есть она должна была сделать так, чтобы любовный грех не унизил, а возвысил её. Да, только любовь могла это очистить.

Когда утром Аднан Бей вошёл в её комнату со словами: «Дорогая, разве сегодня ты не поцелуешь меня?», Бихтер поцеловала мужа, ничего не почувствовав, не ощутив даже нервной дрожи в губах, и затем удивилась такому безразличию. Значит она без малейшего трепета в сердце смогла прикоснуться губами к мужу, отдав тело кому-то другому. Значит она была настолько бесчувственной и равнодушной. Она удивилась. Когда в ней что-то бунтовало против этого падения, что-то другое, наоборот, принимало его и считало естественным.

Неделю она избегала причин, которые могли подготовить вероятность для второго падения. В отношениях с Бехлюлем, в тех прежних равнодушных отношениях, будто ничего не изменилось, словно воспоминания о том вечере остались сном в темноте. Бихтер не оставалась с ним наедине, особо не смотрела на него, даже не заходила в его комнату, когда того не было дома.

Она особенно избегала этой комнаты, боялась, что задохнётся, если вдохнёт воздух спящих там воспоминаний. За неделю она так отдалилась от ощущения падения, что даже засомневалась. Или ничего не было? И это был всего лишь сон? Бывали минуты, когда у неё в голове со скоростью молнии вспыхивало подозрение, и тогда она хотела крикнуть всем: «Это ложь, ложь! Вы заблуждаетесь.»

Ей казалось, будто все знают о происшествии, но ничего не говорят, жалея её. С того дня что-то как будто изменилось во взглядах окружающих, она повсюду в доме, даже среди вещей, находила смотревшие на неё знающие взгляды.

Бехлюль был тем Бехлюлем, который постоянно рассказывал смешные истории, находил повод разозлить Нихаль, вызывал смех в самое тихое время. В нём не было ни слова, ни взгляда, которые бы напомнили о том вечере.

Его