Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

этого приключения осталось расплывчатое изображение простым карандашом на листе бумаги, в рамке из выцветшей розовой ленточки, с засохшими гвоздиками в углу. Дальше, под клеткой, болталась связка бальных книжек, то есть богатый журнал воспоминаний. Он в особенности помнил девушку из немецких евреев, встреченную им на представлении Опера Итальяна, которая обезумела от желания увидеть себя женой турецкого чиновника из-за ходивших в то время слухов, что Бехлюль будет генеральным консулом в модном месте. Каждую встречу с ним она говорила о браке. История закончилась тем, что мать, которая не могла отдать дочь в жёны Бехлюлю, отдалась ему сама. Затем его взгляд упал на элегантную вуаль из красного атласа, запутавшуюся на голове статуи бога Вишну над клеткой. Он сказал про себя:

— Ах, Шарлот! Распутная девица… Как она огорчила меня в ту ночь! Её невозможно было узнать, пока, наконец, он не снял с неё вуаль в Гамбринусе. Кто бы мог подумать, что в карнавальную ночь в Одеоне возможно встретить серьёзную гувернантку, выглядевшую целомудренной, как английский издатель Библии?

Бехлюль улыбнулся, глядя на букет папоротников, засохший в японском цветочном горшке. Он собрал их во время любовной прогулки в лесу Алемдага.

— Бедная Икбаль! — говорил он про себя. — Она обязательно хотела прогуляться со мной в лесу.

Не знаю, прочитала она это в рассказе, или увидела в стихотворении… Она рисковала ради этого. Для неё это была такая жертва, которая лучше любых клятв докажет её любовь ко мне. Болезнь почти всех женщин: казаться самоотверженной…

Так он оскорблял все любовные воспоминания, следы которых находились тут и там в его комнате. Он соберёт их безжалостной рукой, разорвёт фотографии и письма в ящике письменного стола и в его жизни останется только она, только Бихтер.

Вдруг ему в голову пришла Пейкер. Он сказал одними губами: «Глупая!» Почему она не приняла его? Полтора года назад он столкнулся с непроходимой глупостью. В своей философии он находил только одну причину быть отвергнутым женщиной: глупость! О! Как хорошо он отомстил Пейкер, получив Бихтер. Сейчас он хотел подойти и крикнуть ей:

— Вы не знаете, но Бихтер, понимаете, эта изящная женщина была в моих объятиях сегодня вечером. А Вы, Вы не захотели мне дать кончика пальцев…

Но будет недостаточно сказать об этой любовной победе только Пейкер, он хотел рассказать всему миру, что обладает самой избранной, самой красивой женщиной Стамбула. Он сказал себе:

— Как жаль! Об этом буду знать только я.

У него была постоянная привычка рассказывать… Он заводил любовные отношения отчасти из-за желания рассказать о них. Победа, о которой не объявлено, означала половину победы. Он описывал отношения и события с различными дополнениями, то скрывая имена, то, наоборот, позволяя узнать те из них, которые станут поводом для гордости, и чувствовал самое большое удовольствие, когда рассказывал.

Бехлюль глубоко затянулся сигаретой, запах фиалок всё ещё пронизывал его лёгкие, приносил мечту о встрече. Вдруг он ощутил своё сердце в тисках страсти. Он желал Бихтер. В эту минуту ему захотелось снова оказаться рядом с ней, в её объятиях, чтобы его губы ощущали фиалковый аромат её волос. Это было мучительное желание. Раньше он не испытывал такого сильного влечения к Бихтер, даже когда она была здесь он не почувствовал ничего, чего не чувствовал бы рядом с любой женщиной. Но сейчас, в эту минуту, он был во власти такой силы, что мог пойти на любое безумие.

Эта любовь не будет похожа ни на одно из прежних увлечений в его жизни. Он почувствовал, что может потерпеть поражение, хотя он всегда побеждал в любви. На сей раз была огромная разница: не он взял Бихтер, а Бихтер пришла и забрала его. Эта разница могла повлиять на любовь в целом. Решение обладать на этот раз не было его решением.

У него перед глазами предстали все опасности и трудности этой любви. Сейчас его беспокоила сигарета в руке. Он оглядывался по сторонам в поисках, куда её выбросить, когда услышал голос Бешира:

— Молодой Господин! Вас ждут на ужин.

Он, не раздумывая, отказался. Сегодня вечером он не пойдёт на ужин. Он не сможет пойти. Вдруг он спросил себя:

— Но почему? Почему я не хочу идти, хотя голоден?

Он от кого-то убегал. Он сразу почувствовал, что убегал лишь от Аднан Бея, поэтому из его уст невольно вырвался отказ.

Бехлюль пожалел, что отказался. Он считал постыдной слабостью, детской, глупой слабостью, быть невольно побеждённым по такой причине… Несомненно, он любил Аднана, они даже были в некотором роде друзьями и, конечно, он должен был искать любви не в его спальне, а в других местах. Он признавался в этом собственной совести, но затем нашёл много предлогов и постарался, чтобы это предательство не мучило его совесть. По сути эта женитьба была самой безумной вещью на свете. Конечно, такая женщина не могла оставаться верной такому мужу. В таком случае в чём могла быть его вина? Дело было в женитьбе. Тем более, что он ничего не сделал для подготовки этого предатества…

Он присел на корточки перед печкой, открыл дверцу, чтобы выбросить сигарету и задумался. Подобные размышлнеия в такой ситуации заставили его засмеяться. Решение вопросов, доставлявших сложности его философии, всегда заканчивалось таким смехом:

— Хорошо! — сказал он. — Теперь ещё и угрызения совести! Только этого не хватало. Но, мой дорогой Бехлюль, не переживаешь ли ты упадок в своей философии? Поскольку Аднан Бей — самый счастливый муж и, несомненно, не сумеет узнать ничего, что хоть сколько-нибудь навредит этому счастью, в таком случае ничего и не было.

Он заглушал голос осуждения, проснувшийся в его совести, этим простым правилом своей философии. Потом он почувствовал лёгкость, дававшую желание летать и играть. Эта любовь со всеми опасностями и трудностями будет для него чем-то более притягательным, более страстным. Он видел себя героем истории. Он отворачивался от старых увлечений и приходил к выводу, что никогда не видел и не чувствовал того, чего ждут от настоящей любви: волнения, безумств, слёз и страданий, губящих душу. Но Бихтер даст их все, он будет любить именно её, она будет почти единственной любовью его жизни. Другие останутся просто грудой игрушек.

Он ходил по комнате. Чтобы занять себя, он тихонько насвистывал какую-то мелодию.

Необходимость подумать подвела его к окну. Снаружи непрерывно падали мелкие снежинки, которые превращали в сумрак черноту ночи. Ничего не было видно: ни маленького огонька с противоположной стороны, ни крохотного уголка моря… Только что-то белое, смешиваясь, лилось в