Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим - Вячеслав Александрович Баймаков

наверняка многих слов ещё не знает из написанного, а уловить смысл социальной комедии тем более не сможет. Пацан, скорее всего, судя по его эмоциональной реакции, чисто визуально запоминает новые слова как отдельные видеообразы. Он не рассматривает порядок букв, из которых оно складывается, а запоминает слово как картинку целиком. Уникальную. И на другие слова-картинки непохожую.

Но тут его размышления прервала вошедшая в комнату гувернантка. Молодая. Примерно Вериного возраста. Одета скромно, но опрятно. Девушка без расшаркиваний прямо с порога принялась отдавать грозные команды на чистейшем французском языке, что сразу указало на её происхождение.

Она, корча из себя большую взрослую тётю, нарочито свысока передала мальчику требование его мамы немедленно покинуть пыльную библиотеку и отправиться погулять и побегать. На что мальчик со взглядом пофигиста заложил разворот книги плоской палочкой. Неспешно закрыл, убирая её на письменный стол, и, изображая послушного воспитанника, пыхтя, сполз на пол.

С серьёзным выражением лица, размахивая ручками, словно маршируя, Саша обошёл стол. Вышел на открытое пространство кабинета, при этом ни разу не взглянув на гувернантку. А затем, повесив ручки плетьми, принялся изображать бегающего рохлю. Мелкого, грузного и абсолютно не дружащего с конечностями.

Бег трусцой с мешающимися руками для утяжеления закончился после третьего круга. Саша, в отличие от старта, быстро финишировал у кресла. Шустро вскарабкался на него с ногами. И, скуксившись якобы от усталости, жалобно засюсюкал на чистейшем французском. Дима синхронно перевёл:

— Мадемуазель Кэти. Будьте так любезны. Передайте моей маме, что Саша бегал-бегал, бегал-бегал и устал. Ему надо непременно отдохнуть.

С этими словами мальчуган потянулся за книгой. Надо отдать должное гувернантке. Та всю эту сценку просмотрела с нескрываемым весельем. А после его слов еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Даже ладошкой рот прикрыла. Но тут клип стал меняться.

— Стоп, — скомандовал Дима, — на две секунды назад и поставить воспроизведение на паузу.

Уплывающий виртуальный мир клипа вновь стабилизировался. Молодой человек решил проверить неожиданно вспыхнувшую догадку. Он быстро пробежался по корешкам книг, стоящих на полках.

— Я почему-то так и предполагал, — задумчиво проговорил он. — В библиотеке нет ни одной книги на русском языке. Почти все на французском. Хотя вон та, — он указал пальцем, — кажется, на немецком, а рядом две — на английском. То есть стопроцентно западноевропейская библиотека.

— И какое это отношение имеет к зарождению таланта? — равнодушно спросила Вера, тоже осматривая корешки книг.

— Понятия не имею, — сухо ответил ей Дима и зачем-то, махнув рукой, скомандовал: «Начать воспроизведение».

Пространство поплыло, превращаясь в большую комнату или небольшой зал. У дальней стены на импровизированной сцене трое взрослых: двое мужчин и женщина. Великосветская дама, судя по одеянию, выглядела стройной и ухоженной. На первый взгляд, ей было лет тридцать от роду. Притом она прибывала явно в положении. По крайней мере, животик прослеживался вполне чётко.

Дима даже по какому-то наитию предположил, что она беременна мальчиком. Но почему сделал такой вывод, сам не понял. Просто промелькнула мысль-догадка, ни на чём не основанная. Женщина отчаянно спорила по-французски с тучным мужчиной лет тридцати пяти.

Дима, даже не задумываясь, беспардонно влез в её эмоции и сразу отметил всю несуразность и наигранность этого спора. Она всем видом категорически отказывалась что-то делать, но в чувствах была на это даже более чем согласна. В ней боролся лёгкий флирт и недопустимость соглашения на что-то пикантное без предварительного и настойчивого уламывания со стороны мужчин.

Ученик Суккубы в очередной раз, переборов свои моральные принципы, поменял источник чужих эмоций, перейдя на тучного мужчину, и чуть не зааплодировал. Тот от души веселился. Но по виду играл роль уже отчаявшегося человека. Причём играл бесподобно. Прямо как профессиональный актёр.

Дима тут же сообразил, что эта парочка разыгрывает сцену скандала исключительно для третьего мужчины лет за пятьдесят. Степенного, важного и, в отличие от спорщиков, одетого в домашний халат. Из чего можно было предположить, что он хозяин этого дома, а заодно и этого мини-театра.

Мужчинка был невысокого роста, субтилен и, несмотря на возраст, имел смазливое и ухоженное личико женского типажа. Хотя красавцем его назвать — язык не поворачивался. Да и, судя по замасленному взгляду, то и дело бросаемому на даму, имел вполне традиционную половую ориентацию.

Молодой человек, естественно, слазил и в его голову. Там было всё, как и предполагалось: азарт от предвкушения получения какого-то ништяка, лёгкое возбуждение на уровне флирта и нетерпёж. Тем не менее он не давил на женщину, а предпочёл, чтобы это делал другой мужчина, каждый раз эмоционально соглашаясь с его доводами.

Пока Дима изучал чувственные миры троицы, он вполуха вникал в суть спора, и ему вскоре стала понятна причина размолвки. Господа репетировали сценку из спектакля, видимо, собираясь поставить его на этой домашней сцене. А прозвучавшие «Мольер» и «Тартюф» однозначно указывали, какая именно комедия находилась в разработке этой мини-труппы самодеятельного театра.

Молодой человек не помнил, о чём эта пьеса. Только название и было на слуху. Но тем не менее уловил смысл. В данной сцене женщина, играющая некую Эльмиру, жену Оргона, должна была по сценарию соблазнять Тартюфа, роль которого досталась хозяину дома. Вот в вопросе технологии соблазнения актёры и не могли прийти к консенсусу.

Оргон, муж Эльмиры, настаивал играть, как писано у Мольера, и непременно дать Тартюфу припасть к груди, аппетитно выглядывающей из её декольте. Дама и его, и Мольера слала к чёрту и категорически отказывалась «кормить грудью» папика в роли Тартюфа.

Кроме того, промелькнули и реальные имена спорщиков. Она оказалась Наденька, а он — Серёженька. Причём имена скользнули на русском в сплошном потоке французского. Слушалось это прикольно. Но тут до естествоиспытателя виртуальных миров дошло, как до жирафа: имена соответствуют родителям Саши Пушкина. И он моментально скомандовал: «Стоп!».

Оглянулся, осматривая зал. И оказался прав в своём предположении. За спиной у дальней стены на низенькой скамейке сидел подросший Саша с ещё чуть более старшей по возрасту девочкой. Если маленькому Пушкину здесь было лет шесть, то девочка выглядела на восемь.

Молодой человек вызвал Кона. Саша-лицеист с обиженной мордашкой не появился из пустоты, не желая позориться в качестве дешёвого иллюзиониста, а вошёл в массивную резную дверь, демонстративно аккуратно прикрыв её за собой. И с видом: «Ну что тебе ещё от меня нужно?», уставился на вызвавшего его смертного. Дима проигнорировал обиженность ангельской сущности на непонятно что.

— Александр, будьте так любезны, просветите нас, кто есть кто. Только коротко, прошу.

Подросток в лицейском мундире нехотя кивнул и, подойдя к взрослым, лекторским тоном замученного экскурсовода приступил