Разбитая наковальня - Данила Ромах

у меня их имена! Я уйду, но тебя здесь не оставлю, демон! Я отказываюсь от твоего предложения и тебя сейчас сражу!

Сияющий огонь пожрал обоих. Прекрасное пламя, идущее из груди, опалило мастерице нутро, разогнало тени и мрак прожгло. Междумирова тварь, страшно визжа, сбежать желала к душе иной, слабой, но Игна рукой горящей за хвост проклятие живое схватила, подтянула, прибила лоб его к земле куском клинка, чтоб неповадно было даже думать о побеге. Клинок с себя мрак весь сбросил, о крови человеческой забыл и засиял, став решимости горячим продолжением. Стон отчаяния – чёрта песня последняя, пламя духа по телу дымчатому его шло и разрасталось пеленой пожара. Так и сожгла Игна Стук создание злых богов, не оставив от него даже пепла.

Не молись божествам – детям пустых надежд и заученных действий. Не уповай на тысячелетних деспотов в вуалях звёзд и мантиях света. Не верь демоновым словам, не слушай и не говори за ними. Не молись на нас, равных тебе во всём. Не жди судьбы, не доверяй случаю. Ты есть сосредоточение всех сил и смыслов. Ты есть Человечество.

– …Я есмь Человечество… – вырвалось из широкой груди вслед за шёпотом золотых врат.

Красный цветок пробил могильную плиту. Эссенция человеческой воли, крови бутон явился подарком прощальным от жизни, брошенной в вечную войну. Одной лишь капли сока его хватило, чтоб едва выправить множество недугов, в пламени души сгорел он и к земле вернулся прахом. Кости вновь светлые попрятались за мышцей, кожа дым впитала, выпустила осколки и поверх чистых ран затянулась неспешно и болезненно. Не как демона клешня, а как матери ладонь, что боль не заберёт, но разделит. Старыми шрамами сходились на руках и шее знаки прошлых битв: то была память, кою тело хранило за духом. Такую память Первые не заберут.

А за щелью в плите, меж вековых костей лежал, в солнцах сияя, тот самый серп. Был он красив, будто только-только расстался с родной кузней. Не рухнул, не рассыпался, не оброс грязью, как десятки тех, что в сундуке лежали, – знак непреклонности, знак духа, что не был сломлен.

«Твои раны будут заживать какое-то время, в шрамах застынут, – говорил Анау, не разнимая губ, – то не демонова наука, и от смерти дар Первых не лечит».

– Тебе стоило рассказать твою историю чуть раньше, Анау, – улыбнулась мастерица.

«Всему своё время», – он так же ответил улыбкой.

– Спасибо тебе, о Первый, – поклонилась она демоноборцу, одному из сильнейших людей.

«Нет, Игна, я не из их числа. Рядом с ними я как молодой росток возле векового дуба, – сказал он одним лишь взглядом. – Царство Первых я отверг, чтоб остаться здесь, среди живых». Он чуть провёл по траве ладонью: «Присядь, передохни».

Присела Игна возле корней, устало выдохнула. Впервые за столько времени в душу пришёл покой глубокий. Коснулась груди своей: там всё было горячо и бурно, горном будто обратилось. То есть процесс уже необратимый, идущий, покуда сердце не замрёт.

– Призраком ты стал, покоя не ведающим… – не скрывая жалости, сказала мастерица.

«Мне боле чем знаком покой. – Анау поднял глаза к ветвям. Те к небу тянулись, листьями зелёными дышали. – Как и тебе сейчас».

– Пусть и так, – согласилась девушка. – Но свободен ли ты?

«Я свободен всем ветрам, всем истинам, времени целиком. Вашими ногами хожу по миру, глазами вашими смотрю на его чудеса. Я странникам всегда останусь другом, хоть бросить могилу свою не могу», – осторожно взглянул он на мертвецов в щели.

– Позволь забрать мне твои кости! – чуть вскочила девушка, но вновь приземлилась. – Я могу похоронить их на вершине Цынных гор, сослать Бессмертным на хранение или за собой в далёкий путь утащить!

«Тогда место сие сгинет, и сгинут те, кому оно так нужно, – признался дух. – Оставь как есть, Игна, удел такой мной выбран не случайно».

Уж спорить девушка хотела, но решила промолчать: то было бы невежливо и просто глупо. Оставила она, как есть.

– Когда продолжить мне путь? Куда идти?

«И полнедели тебе хватит: раны перестанут выть, чуть сил прибавишь. Племя это тебе поможет, до границы самой доведёт, а дальше путь ты знаешь».

– Хорошо, – кивнула Игна. – Чем… Чем я могу тебе отплатить за всё?

«В седых прядях приди ко мне ещё раз. Расскажешь обо всём, что с тобой случилось за долгую свою жизнь. Только, чтоб история складней была, имён не забывай!»

– Договорились! Уж расскажешь мне тогда, что повидать успеешь и кого спасёшь.

«Так уж и быть. До встречи, Игна».

Не стало призрака: с конём они в могильник свой вернулись, живых друг другу доверив. Ташо к Игне подошёл осторожно, протянул руку. Взгляд его – мудрый и решительный – чуть мягче стал.

– Кузнец ты, значит? Раз так, то не подлатаешь мою саблю? – он на испорченное оружие показал. – Ко всему прочему нам пригодилась бы пара рабочих рук, чтоб в путь поскорее отправиться.

– Дашь наковальню, молот да угля – и будет сделано, – без помощи поднялась Игна, ладони отряхнула. – Если есть какая ещё работа, то говори. Помогу по мере сил.

– А тень твоя осталась алой… – заметил Ташо.

– Она такой ещё побудет: осталось неоконченное дело.

Рукопожатие – шаг первый в пути доверия. За те три дня, что стояло племя Ташо, успела девушка и колесо телеге подбить, чтоб не скрипело, и на серпах и ножницах заточку поправить, чтоб больше травы иль шерсти снять, и хитростей каких ремесла своего рассказать попутчикам: множество, кроме одного.

Как с места тронулись на день четвёртый, так в дороге прошла ещё неделя. Было непросто: то ветер, то жара какая, то вновь колесо проклятое на месте встало… Но наконец на горизонте чёрно-рыжей тучей показались Железные Врата. Величия в них едва ли больше, чем ржавчины поверх. Королевских земель печать, дверь, стоящая без стен.

Рассталась с племенем Игна, оставив при себе лишь воды бурдюк да свежие бинты от кончиков пальцев до самых локтей. Ташо соваться в Королевство не спешил: желал он для торговли кость драконью перетолочь, чтоб продать дороже, крохотный мешок с мукой вручить хотел Игне в подарок, но Игна отказалась: уж лучше дети белых солнц больше золота приберут.

– Да будет так. Бывай.

Пыльный Путь уж позади, песка порог перешагнула Игна, сквозь Железные Врата прошла, не оглядываясь. Уж совсем незнаком ей этот старый мир: то была жизнь оседлая, бурная, но не такая, как в Тайя. В толпах людей она терялась, боясь спросить дорогу: даже язык родной с трудом вспоминала она. Вести в толпах