Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн

майонезом. Помню, как у меня текли слюнки из-за соленой рыбы. Обед был вкусным и плотным: тонко нарезанные стейки с томленым луком или тушеное мясо с кусками жирной и нежной говядины, таявшими во рту.

Мне было шесть или семь лет, когда блюда британской кухни исчезли с нашего стола, замененные американскими продуктами, приготовленными с чистого листа. Запеченные макароны с сыром, коричневые сверху, но влажные и тягучие внутри, картофельный гратен, истекающий сливочным маслом, индейка под насыщенным клюквенным соусом с начинкой из душистых трав. Я до сих пор обращаюсь к этой еде за утешением, когда у меня плохое настроение.

В 1970-х годах взгляды моей матери на еду стали меняться. Мода на «здоровую пищу» только набирала обороты, и моя мать, как всегда, находилась впереди паровоза. На смену яйцам и сосискам пришли сухие безвкусные кашки, подаваемые с непастеризованным молоком. Мне не нравилось молоко; слой сливок наверху был таким густым, что собирался в комки над кашей. Теперь мать ежедневно давала мне таблетку спирулины, такую большую, что ее нужно было ломать пополам перед употреблением, и острые края иногда царапали мне горло, когда я глотала. Ушло все то, что делало еду вкусной – соль, сахар, специи, сливочное масло, – и ее некогда ароматная готовка стала пресной и безвкусной.

Должно быть, я жаловалась и порой отказывалась от еды. В ответ моя мать учредила «день вредного питания». Раз в год отец отвозил меня и мою сестру в гастроном, где каждой из нас разрешалось выбрать по шесть любимых продуктов. Я обходила торговые ряды в поиске того, что могло бы удовлетворить мое желание к сладости и вкусу: хлопья на завтрак, бело-розовые пирожные в форме зверюшек, трубочки ванильного мороженого с орехами и шоколадными завитками. Это был мой любимый день в году. Дома я жадно поглощала все это до тех пор, пока моя сокровищница не истощалась. Меня никогда не просили делиться, хотя я с раннего возраста усвоила, что если оставить сладости без внимания, то они быстро исчезнут. Обертки шоколадных конфет в мусорном ведре спальни моей матери были единственным доказательством их существования.

Ее одержимость здоровой пищей продолжалась в мои школьные годы, пока не наступила фаза, которая появлялась и исчезала без объяснения. Я обнаружила это, лишь когда неожиданно вернулась домой из колледжа на выходные и в поисках закуски обнаружила сияющий белый холодильник, совершенно пустой, если не считать темно-синего эмалированного горшка с толстыми стенками. У меня сразу потекли слюнки, когда я вспомнила горшок для тушения, который часами стоял на маленьком огне, делая говядину сказочно нежной, пропитывая ароматами морковку и картошку. Я открыла горшок, ожидая увидеть густую подливку, но обнаружила лишь бледные шарики холодной овсянки. Впоследствии мой отец признался, что мать перешла на употребление густой овсяной каши в любое время суток.

Со временем ее причуды становились все более экстремальными. Еда считалась целительным бальзамом от любых болезней, и ее заново обретенное рвение было сродни религиозности. К большому горшку, наполненному овсянкой, присоединилась огромная соковыжималка шириной с кухонную столешницу, похожая на загадочный медицинский прибор. Потом она еще выше подняла планку и потратила тысячи долларов на курсы «института голодания» в Орегоне, чтобы вылечить инфекцию внутреннего уха и очистить организм от токсинов. Лечебное голодание стало составной частью ее режима, и она иногда проводила неделю без еды, становясь такой слабой, что едва могла говорить.

Потом, после многих лет метаний от одной диеты к другой, она остановилась на самой вредоносной из всех – на экстремальном наборе пищевых предпочтений под названием «сырое вегетарианство», которого она придерживалась почти до самой смерти. Традиция «живой еды» пошла с начала XIX века и была основана на убеждении, что термическая обработка делает еду токсичной, а следовательно, сырая еда защищает от болезней. Следуя этой жесткой традиции, моя мать отказывалась от животной пищи, а также от любой еды, приготовленной после разогрева или обработанной иным образом. Это звучит неплохо: свежие овощи и фрукты плюс немного орехов. Но опасность такой диеты состоит не в том, что идет в пищу, а в том, чего там нет. Следуя диетическим ограничениям, мать отказалась есть бобы, молочные продукты, яйца, рыбу и соевый творог, которые содержат белки и другие жизненно важные питательные вещества: кальций, витамин B12 и так далее. В прессе появлялись отчеты, предупреждавшие об опасности экстремального вегетарианства, но моя мать становилась лишь более догматичной – настолько, что ближе к концу ее жизни, когда мы наконец смогли убедить ее в необходимости посетить врача, у нее диагностировали истощение от недостатка питательных веществ.

Одержимость моей матери, несомненно, подкреплялась модными диетами и пищевыми увлечениями, распространенными в Калифорнии; вероятно, ее можно объяснить как специфическое поведение, которое было признаком того времени. Возможно, она пользовалась едой как разновидностью контроля, как делала я, вонзая ногти в ладонь для отвлечения, когда тревога одолевала меня. Но по мере того, как я углублялась в историю госпиталя, у меня создавалось впечатление, что если щедрая порция макарон с сыром имела для меня комфортную ассоциацию с ранним детством, то моя мать находила утешение в ощущении пустоты в желудке. Ноющие позывы голода доставляли ей некий душевный комфорт, чего я никогда не понимала.

В середине XVIII века, когда появился госпиталь для брошенных детей, многие видные врачи разрабатывали рацион питания, предназначенный для выращивания сильных и здоровых детей для государственной службы. Сэр Ханс Слоан, один из медиков, который следил за здоровьем найденышей, придерживался мнения, что двое из трех младенцев умирают без грудного вскармливания, а те, что выживают, могут страдать от желудочных колик, зеленого стула и расстройства кишечника. Другой врач из госпиталя соглашался с ним, отвергая обычаи того времени кормить младенцев сахаром, сливочным маслом или «кусочками жареной поросятины»[73]. Хотя один из распорядителей высказал опасение, что «умственные и телесные недуги кормилиц могут передаваться выкармливаемым младенцам»[74], в итоге сторонники грудного вскармливания одержали верх. Была учреждена сложная система найма и наблюдения за кормилицами. Если младенец не брал грудь, доктор Слоан рекомендовал кормить его грудным молоком с ложечки.

Врачи также советовали, чтобы дети употребляли бульоны, приготовленные из «мяса взрослых животных, потому что их соки наиболее питательны»; что еду не следует подслащать, как было принято, «сахаром, пряностями и иногда капелькой вина»; что найденышей нужно кормить свежим хлебом и коровьим молоком, но не кипяченым, так как это делает его «гуще, плотнее и хуже смешиваемым и усваиваемым в крови»[75]. Хотя это общий совет, основной принцип питания найденышей был подытожен доктором