Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

их нравственные установки. «Опрашиваемым показывали одну и ту же видеозапись. Но увиденное ими зависело от того, насколько участники исследования отождествляли себя с протестующими, насколько совпадали их культурные ценности».

Пример такого предвзятого отношения можно найти в мемуарах китайского коммуниста Дай Сяоая, который пишет, как в школе травили детей, чьи родители принадлежали когда-то к буржуазии: «Любую ошибку, независимо от того, была ли она как-то связана с политикой, непременно толковали с точки зрения их социально-классового происхождения. Например, фол баскетболиста мог превратиться в „еще одно проявление кулацкого менталитета“». Мы всегда способны найти новые и новые причины, оправдывающие ненависть, ведь их продолжают создавать наши нездоровые иллюзии реальности.

А еще нашу ненависть оправдывает вера в то, что наша статусная игра – не результат действия коллективного воображения, значимый только для единомышленников, а нечто объективно существующее. А если наши критерии притязания на статус правильны, это означает, что их должны придерживаться все. У нас есть злобная и высокомерная привычка судить всех людей по своим правилам, независимо от того, играют они с нами или нет. Именно эта логика позволяет американцу смотреть свысока на китайца, который плюнул на улице, а японец при этом может презирать американца за то, что тот высморкался при нем. Если люди не играют по воображаемым правилам, которые мы решили считать важными и истинными, они сильно падают в наших глазах. Психолог профессор Сэм Гослинг обнаружил это, когда его студенты разделились на группы по типам личности: «Экстраверты не скрывают брезгливого отношения к необщительным интровертам, которые эгоистично отказываются поддерживать дискуссию, они не могут представить себе, почему их молчаливые коллеги не сделают хоть что-то, чтобы разговор продолжался. В то же время интроверты не испытывают ничего кроме презрения к своим болтливым партнерам. Они не могут понять, почему те, черт возьми, не подождут появления дельной мысли, прежде чем открывать рот?»

Мы принимаем приверженность наших врагов их игре за доказательство их бесчестия. А когда они защищаются, наш мозг борется с их конкурирующими иллюзиями реальности, продолжая закутываться в свои, так что победа соперников становится невозможной. В споре мы часто требуем чрезмерно серьезных доказательств их правоты и при этом готовы принять не особенно убедительные подтверждения нашей. Нам нравится находить любые предлоги, чтобы отклонять самые убедительные аргументы соперников и просто забывать о тех, которые всерьез нас задели. Мы придерживаемся суровых двойных стандартов, не предполагающих проявления в отношении соперников тех же терпения, понимания и эмпатии, которыми мы щедро балуем себя. По мере того как множатся обвинения и нарастает ярость, наши товарищи по игре подсказывают все новые аргументы нашей правоты, помогающие отмахнуться от всякого диссонанса, вызванного желаниями одновременно чувствовать себя добродетельными и причинять другим боль. Мы начинаем воспринимать отдельных участников чужой игры как расплывчатое пятно, судим о них как о единой заслуживающей презрения массе. Посмотрите на них: они это заслужили, они сами напросились. И мы нападаем на них, как безупречный герой Давид на коварного монстра Голиафа. Свою роль играют и наши единомышленники, поздравляя нас с тем, что каждый воспринимает как победу, до головокружения наполняя нас форсированным статусом.

Мы воспринимаем моральность как однозначное благо: как может быть иначе? Но моральные правила, которых мы придерживаемся, являются элементом нашей статусной игры, иллюзии, в которой мы существуем. Этот сон слишком легко может превратиться в кошмар, обманом заставив нас считать, будто наши варварские действия священны. Психологи и профессора Стив Райхер и Алекс Хэслэм писали об этом так: «Люди творят зло не потому, что не понимают, что делают, а потому, что считают все свои действия правильными. Это возможно постольку, поскольку они активно идентифицируют себя с группами, чья идеология обосновывает и оправдывает угнетение и уничтожение других людей». Антропологи и профессора Алан Фиске и Таге Шакти Рай пришли к выводу, что «как правило, когда люди несут боль или смерть кому-то, они делают это из чувства долга, потому что чувствуют: совершать насилие – их моральное право или даже обязанность». Когда жертва «воспринимается как потенциальная угроза или помеха внутренней группе», такие действия считают «достойными морального поощрения».

Чаще всего мы не боремся с насилием. Вместо этого мы участвуем в войне убеждений. Человек воспринимает идеологию как территорию. Наш вид обладает потрясающей способностью вести войну из-за чужих мыслей. Это прослеживается уже в редких первобытных обществах, традиции которых ограничивают биологическое размножение. Народ маринд с юга Новой Гвинеи верил в то, что сперма является волшебным источником силы и плодовитости. Ее использовали как мазь для тела и волос, подмешивали в пищу. Верили, что намазанное на копья, луки и рыболовные крючки семя направляет оружие в цель. И самое важное: эту волшебную сперму нельзя было получить путем мастурбации. Она должна быть смешана с женскими выделениями в процессе ритуального секса. Женщины племени маринд занимались сексом очень часто, и не только с этой целью. В свою брачную ночь женщина должна была отдаться всем мужчинам рода своего нового партнера – их часто было десять или больше, – прежде чем очередь доходила до мужа. То же самое полагалось сделать после рождения ребенка. Эти практики были предназначены для увеличения рождаемости. Однако, как замечает профессор-антрополог Роберт Пол, чаще всего они «приводили к обратному результату». Из-за сочетания частого проникновения в тело женщины спермы и воспаления матки от «слишком частых совокуплений» уровень фертильности падал.

И все же население и территории мариндов продолжали прирастать. Это достигалось за счет налетов на соседние земли, детей откуда похищали, чтобы растить их как собственных. Так маринды поддерживали свою игру. Они не размножались генетически, но «бесспорно размножались, создавая последователей, наследников и носителей системы символической культуры, переданной приемными родителями», – пишет Пол. Украденные дети были для мариндов «настоящими потомками – такими же, как если бы они были биологическими отпрысками».

Общества вроде мариндов процветают, потому что человеческой личности свойственны переменчивость и изобретательность. В конечном итоге нас определяют не базовые маркеры вроде пола, расы или национальности, а игры нашего воображения. Разумеется, они могут включать в себя и эти маркеры, но это необязательно. Можно даже играть в статусные игры, противоречащие врожденным свойствам нашей личности. В последние годы можно наблюдать, как многие белые граждане США играют в игры идентичности этнического меньшинства, получают статус за то, что «выдают себя» за темнокожих. В 2020 году белокожая специалистка по истории Африки, доцент Джессика Круг уволилась с работы, признавшись, что присваивала «идентичности темнокожих, на которые не имела права претендовать», бóльшую часть своей взрослой жизни. Ее статусная игра включала в себя предрассудки против