Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

должны были бы быть повсюду: кровь, шрамы, следы ДНК, свидетели, данные о полетах, тоннели, балахоны, трупы, акулы, мертвые тигрята. Вместо улик полиция и прокуратура располагали надуманными и научно несостоятельными тестами на наличие микротравм и на сокращение анального отверстия и абсолютно неправдоподобными показаниями детей. Эти события, по мнению де Янг, стали «триумфом идеологии над наукой». Роль статусных игр в форме конференций, семинаров и учебных мероприятий здесь «трудно переоценить».

Если бы поначалу немногочисленная группа охотников на сатанистов была мотивирована решить проблему ритуального насилия, она играла бы в игру успеха. В играх успеха статус присваивается в основном за демонстрацию компетентности. В таких играх ставка делается на культуру анализа, эксперимента, практики, исследований, испытаний, пересмотров, данных и открытых дебатов. При основанном на игре успеха подходе к избавлению от скрытых секс-сатанистов можно было бы ожидать, что все начнется с адекватной оценки проблемы. И это привело бы к пониманию, что ее не существует. Что в итоге? Охотникам на сатанистов не удалось бы добиться существенного статуса.

Но вместо игры успеха они сыграли в игру добродетели. Игры добродетели часто плетут иллюзии вокруг устремлений решить какую-нибудь критически важную проблему – например, в форме победы над злобным высокостатусным врагом, – но сама форма таких игр не дружит с истиной. Игры добродетели часто сосредоточены главным образом на рекламе самой игры и производстве конформности. Огромное значение придается при этом правильным убеждениям и подобающему поведению. В ходе опросов дети часто бросали вызов глубинным убеждениям охотников, и черты игр добродетели отлично видны в том, как несогласие детей превращалось в дополнительные доказательства правильности искаженного восприятия реальности. Охотники хотели «верить детям», но только когда дети подтверждали их верования. И что в итоге? Статус, превосходящий их самые смелые мечты.

Разумеется, возможно, в части рассмотренных дел действительно имело место насилие. Политолог, доктор наук Росс Чейт дошел до утверждения, будто большинство обвиняемых, вероятно, были виновны. Но теория Чейта подверглась серьезной критике со стороны ученых и журналистов, обвинивших его в игнорировании и искажении фактов. Например, Чейт считал, что имелись «существенные улики» против Келлеров, в том числе показания доктора Майкла Моу, который заявил суду, что обнаружил доказательства насилия над трехлетней девочкой. Однако эти доказательства принадлежали к сомнительной категории микротравм. В 2013 году Моу заявил в своих показаниях, что с тех пор больше узнал о женских половых органах и теперь у него «нет сомнений», что с девственной плевой девочки все было в порядке. «Иногда нужно время, чтобы выяснить то, чего ты не знаешь, – сказал Моу. – Я ошибался». Чейт также ссылается на показания других детей, несмотря на то что они были получены с помощью настойчивых, а порой и весьма провокационных вопросов.

Но даже если допустить возможность, что среди обвиняемых были насильники, мы можем быть уверены, что обвинения в ритуальном насилии были надуманными. Ведь было абсолютно очевидно, что детей не бросали акулам и не пробивали им глаза степлером. Кажется невероятным, что жизни такого количества людей были разрушены безумными иллюзиями, которые сплели охотники на сатанистов. Но в случае не очень заинтересованного наблюдателя, следившего за событиями в основном по заголовкам газет и ток-шоу, некоторая степень доверчивости вполне объяснима. В конце концов, люди, выдвигавшие обвинения, были высокостатусными личностями, выступавшими на конференциях, писавшими для газет, авторами академических трудов, и они даже побывали на интервью у самой Опры. Они знали, о чем говорят. Их обвинения поддерживали другие высокостатусные личности, такие как полицейские и прокуроры, да и к тому же некоторые обвиняемые были осуждены. Все знали, что жестокое обращение с детьми было частью острого морального кризиса, который переживала Америка, и что всех этих бедных страдающих детишек очень долго игнорировали. Так кто мог быть против того, чтобы поверить детям? Кто мог быть против борьбы с насилием?

Сложнее понять воинствующих апостолов, которые раздули пожар событий и поставили на кон существенную часть своего персонального статуса, убеждая всех остальных в своей правоте. При таком кратком пересказе легко упустить из виду тот факт, что некоторые из рассматриваемых дел длились годами и над ними интенсивно работали множество специалистов. Полицейские подразделения вновь и вновь усердно искали секретные тоннели, принесенных в жертву младенцев и расчлененных животных. Система сдержек и противовесов, как институциональных, так и связанных с высоким интеллектуальным уровнем участников, отказывала вновь и вновь. Большинству игроков, сговорившихся погубить ни в чем неповинных родителей, – психиатрам, психотерапевтам, врачам, социальным работникам, полицейским, журналистам – следовало бы искать факты. И все же они не только были стопроцентно доверчивы, но и упрямо настаивали на своей истине, неустанно проповедуя ее, пока за осужденными не закрывались двери камер.

Очень трудно найти во всем этом смысл исходя из привычного нам понимания человеческой жизни. Участники этих сражений были либо отважными героями, стремившимися сделать мир лучше, либо лживыми и коварными злодеями, с радостью приносящими в жертву невинных. Ни тот, ни другой вариант не вызывают доверия. Охотники на сатанистов просто делали то, на что были запрограммированы природой. Их мозг обнаружил игру, дающую возможность заработать фантастические призы: связи с людьми со схожим менталитетом и статус, выражавшийся во влиянии, признании, деньгах, славе, близости к престижным играм правоохранителей, СМИ и правительства, а также репутации ангелов мщения, защищающих жизни американских детей. И они сыграли в эту игру. Они поверили в свои иллюзии вполне искренне. Разумеется. Они ведь были всего лишь людьми.

Такие вещи часто называют моральной паникой. Хотя в некоторых случаях наверняка так и есть, наше расследование позволяет предположить альтернативный взгляд: бóльшая часть взрывной энергии подобных событий рождается не из паники, а из жажды признания. Так случается, когда в отдельных играх вдруг появляются способы добиться невероятно высокого статуса. Когда вскрывается золотоносный пласт, игра начинает привлекать все больше людей, а условием участия становится принятие связанных с игрой верований – неважно, насколько они сомнительны. Статус зарабатывают активной верой. По мере того как игра набирает размах и поглощает смежные игры, верования участников все сильнее прорываются в мейнстрим. Чем больше игроков на поле, тем больше статуса, и притягательная сила игры становится еще монструознее, и так далее, и тому подобное – процесс выходит из-под контроля, игра становится самодостаточной, сама обеспечивает свой рост и в конце концов обретает такие масштабы, что ее воспринимают как часть культуры. В таких сценариях предлагаемый статус становится всеобъемлющим и невероятно соблазнительным. Отдельные игроки превращаются из обычных людей в могучих и благородных преобразователей миров.

Если отсюда и можно сделать какой-то вывод, то, пожалуй, нам следовало бы с