Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

белых. Во время разразившегося скандала мужчина афро-латиноамериканского происхождения, с которым недолгое время встречалась Круг, заявил репортерам: «Мне не доводилось встречать в жизни больших расистов, чем она. Она всегда говорила о гребаных белых, гребаной полиции, гребаном капитализме и всяком таком. Вы даже представить себе не можете выражения ее лица, когда я сказал, что у меня есть друзья всех рас. Я боялся, что она набросится на меня с кулаками, если я попытаюсь спорить с какими-нибудь ее взглядами».

Круг демонстрировала своему партнеру, кто она, в какую игру играет и согласно каким критериям претендует на статус. Когда мы защищаем наши священные верования подобного рода, мы защищаем свой опыт соприкосновения с миром и нашу мнимую ценность внутри этого мира. Но мы не просто защищаем свои позиции. Мы переходим к нападению. Вам, возможно, случалось встречать новых людей, первый разговор с которыми был пересыпан расплывчатыми высказываниями, например о политиках или о противоречивых новостях. Такое обычно происходит, потому что вас тестируют. Ваш собеседник спрашивает: В какую игру вы играете? Мы единомышленники? Мы можем быть друг для друга источником статуса? Или вы оппонент, играющий в конкурирующую игру? С помощью этих мягких провокаций человек прощупывает границы вашей нейтральной территории, жадно ловя любые подсказки, которые выдают в вас либо товарища по игре, либо врага.

Насколько воинственна человеческая природа, до конца неясно. Существует гипотеза о наличии у человека биологического переключателя. Когда он активирован, наши игры автоматически яростно атакуют врагов. Большинство ученых сегодня в это не верят. Некоторые даже думают, что в каменном веке практически не было войн. Это представляется неверным по ряду причин. Одно из первых крупных кросс-культурных исследований межгруппового конфликта у охотников и собирателей выявило, что, хотя некоторые группы были мирными, 90 % воевали куда чаще, чем «редко или никогда», а большинство воевало регулярно. Большинство систематических исследований доказывает теорию, утверждающую, что военные конфликты были весьма распространены. Хотя насилие в отношениях между группами, возможно, и не является неизбежным, нельзя отрицать, что оно нам присуще. В наше время его можно обнаружить во всех слоях общества – от уличного насилия до религиозного фанатизма, государственного терроризма, гражданских и международных войн. Печальная правда состоит в том, что при всей нашей удивительной способности исключить насилие в отношении единомышленников, когда дело доходит до агрессии в борьбе одной игры с другой, мы остаемся, по мнению антрополога и профессора Ричарда Рэнгема, «исключительно» жестокими.

И только когда мы расширяем свою концепцию войны, включая в нее битвы за идеологическую территорию, можно увидеть, насколько мы на самом деле агрессивные животные. Люди повсеместно отправляются в крестовые походы – воевать за свои священные верования. Нападая с этой целью, мы пытаемся проникнуть в умы других людей и переделать там все таким образом, чтобы они начали играть в наши игры и видеть наши сны вместо своих. Когда нам удается кого-то обратить, его воровство превращается во вклад: эти люди перестают красть у нас статус, они начинают предлагать его. И это приятно. Все мы во многом нейронные империалисты, которые борются за расширение своих территорий, вторгаясь в умы других людей.

Наша жажда психологических завоеваний такого рода четко просматривается в истории белых колонизаторов Канады и Австралии, которые не давали коренному населению говорить на своем языке и совершать религиозные обряды. Об этом же свидетельствуют около четырехсот исправительных лагерей, где китайцы держат сотни тысяч уйгурских мусульман. Еще один пример – коммунистический режим Энвера Ходжи, при котором албанцев сажали в тюрьму за ношение «западных» брюк клеш или «империалистическую стрижку». То же доказывают и более 200 тысяч узников восточногерманского Штази, большинство из которых подвергались психологическим пыткам, а некоторые – и физическим (кого-то вовсе расстреливали в тюремных подвалах). А самым частым обвинением было предполагаемое желание сбежать с коммунистического Востока на капиталистический Запад. Во Франции XIII века, когда катары отказались обратиться в католичество, сжигавшие их живьем католики так боялись, что лишь слегка отличавшиеся от их собственных верования катаров о Боге и Сатане смогут неким образом возродиться и начать завоевывать психологическую территорию, что кости еретиков выкапывали из земли и сжигали вновь.

Доктор Лилиана Мейсон, специалист по политической психологии, считает, что отчасти причиной наших постоянных попыток войны до победного конца является то, что «люди привыкли считать свои группы лучше других. А без этого они сами чувствуют себя ниже». Задействуя «наиболее первобытные уровни», игроков мотивируют «видеть мир сквозь призму конкуренции, придавая важность превосходству своей группы». Человеческие существа любят превосходство – и любят побеждать. Исследователи обнаружили, что группы, как правило, предпочитают простую победу над другими группами, даже если это означает меньше благ для игроков. Социолог профессор Николас Христакис пишет, что это открытие «угнетает даже больше, чем существование ксенофобии». Разумеется, мы хотим многого для своих групп, но еще важнее для нас создать зияющую пропасть победы между собой и нашими соперниками. «Людям кажется важным не просто количество человек в их группе, а то, насколько их больше, чем в других группах, – пишет профессор. – Их должно быть не просто много, их должно быть больше».

Это также касается наших войн за убеждения. Мы не просто хотим победить в споре с идеологическими врагами – мы жаждем доминирования, как ясно продемонстрировали нам члены сообщества The Well своим обращением с Марком Итаном Смитом. Они не могли просто проигнорировать Марка, потому что он отбирал у них статус. По той же причине Смит не мог игнорировать их. Они даже не могли заставить себя использовать выбранное им местоимение – ведь это в символическом смысле означало бы принятие его правил и символов, то есть их поражение. Смит реагировал на это угрозами и обесценивающими высказываниями – ему отвечали оскорблениями, бойкотом и цензурой. Две стороны просто не могли ужиться с притязаниями друг друга на статус. Победить должен был кто-то один.

Это неизбежное ужасное последствие жизненной игры. Иметь статус означает быть выше. Мы постоянно стремимся переделать мир таким образом, чтобы наша игра оказалась наверху, все время рассказывая лестные для нас истории о нашей безукоризненной добродетельности. Из этого надо вынести один урок, который многим непросто принять: никогда не верьте группам, которые утверждают, что просто хотят «равенства» с соперниками. Неважно, что они говорят, неважно, во что они верят, – равенства они не хотят. Они плетут волшебные фантазии о справедливости для всех, но эти фантазии – ложь.

19. Тирания кузенов

Статусные игры – крепкие организмы. Иногда кажется, что они обладают собственными умом и волей, способными подчинять себе