Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

— Чего это Лешка снует туда-сюда, аж в глазах рябит?Насчет наркоты тебя обхаживает? Возле Ладки трется… Неужто решил взять небитьем, так катаньем? Мол, не уговорил тебя, так, может, она присоветует? Кудани плюнь, всюду Моисеев, точно пасет. Ладуля тебе сказать боится, чтоб, значит,в мужскую дружбу раскол не внести, а мне жаловалась: Лешка у бассейнапрописался, никак шалаш поставил, дня не проходит, чтоб не встретил. Этохорошо? Я ведь не Ладка, тебя не боюсь и правду всегда в глаза скажу. Друзьятак не поступают. Может, дурных мыслей в его башке и нет, но ее-то он в какоеположение ставит? А ну как кто заприметит? Пойдут языками чесать, а ты характеромкрут, вникать не станешь, и кто тогда виноват окажется? Вот Ладуля и ревет,тебе сказать боится, а я скажу, потому что она человек мне близкий и ее печалья к сердцу принимаю…

Танькины длинные речи действовали в обоих направлениях,теперь дружки, встречаясь, испытывали обоюдную неловкость, на первый взгляд неочень заметную, но им понятную. Танька заботливо подливала маслица в огонь.

Уже больше месяца Вовка усердно крутился возле Моисеева,пьянствовал с ним и баб таскал. По части услужить ему не было равных, и оченьскоро он стал у Лешки кем-то вроде доверенного лица. Так что направление егомыслей было нам хорошо известно. Мысли, кстати, глупые и оригинальностью неотличавшиеся. Вскоре на стол перед Ломом легла магнитофонная кассета. Танькапылала праведным гневом.

— Послушай, что твой дружок болтает. Уши вянут, матьего…

Я принесла магнитофон, а Танька сказала:

— Ты бы, душа моя, шла отсюда. Совершенно ни к чемутебе этакие пакости слушать.

— Отчего ж, послушаю, — твердо заявила я и села надиван.

Вовка потрудился на славу. Моисеев болтал много, глупо иопасно. Через десять минут Лом уже сидел, сурово хмурясь, а через двадцатьначал ухмыляться. Такая ухмылка могла заставить даже покойника поменятьпоследнее место жительства. Далее стало еще интересней, полет фантазии коснулсямоей персоны. Слушать все это было забавно. Но не сейчас. Я резко поднялась,вытащила кассету, швырнула на пол и каблуком разбила.

— Какая гадость! — прошипела брезгливо.

Лом сцепил руки на коленях и смотрел в одну точку.

— Я всегда говорю: продаст в малом, продаст вбольшом, — сказала Танька.

— Иди-ка ты домой, — посоветовала я.

Едва заметно кивнув, подружка исчезла. Я подошла к муженьку,обняла его и на коленях устроилась.

— Забудь об этом, — попросила тихо, точно зная,что Лом-то никогда не забудет. — Ну его к черту…

Муженек меня обнял, прижался щекой к моей руке, пропел:

— Ладушка, — и вздохнул, — никому веритьнельзя…

— Мне?

— Тебе верю, — сказал Лом, по-собачьи заглядываямне в глаза.

— Вот и слава богу… Остальное уж как-нибудь переживем…

Утром я позвонила Таньке.

— С Моисеевым надо решать поскорее. Как бы он нас накривой кобыле не объехал. Лом успокоится, простит. Он просто помешан на всякихглупостях, только и слышу: в пацанах бегали…

— Сделаем, — сказала Танька, немного помолчала идобавила:

— Погода стоит отличная, не хочешь ли на лыжахпокататься?

— Допустим, хочу.

— Вот и поезжай на дачу. А Лому мы командировкуорганизуем.

— Он без меня не поедет. А если по великой надобности иотчалит куда, так найдет способ держать меня дома, да еще звонками замучает.

— Ты кому жалуешься? Главное, чтоб надежный человекшепнул Лешке, что Лом отчалил, а ты на даче одна-одинешенька тоску гоняешь.

— Думаешь, он приедет? — усомнилась я. —Неужто такой дурак?

— Ты что, кассету не слышала? У него навязчивая идея.Будь спокойна, явится…

— Танька, — испугалась я, — что-то мне не подуше это. Генке вряд ли понравится…

— Ты, Ладка, не боись, сделаем по-умному.

Я тяжко вздохнула, повесила трубку и стала размышлять, какполовчее убедить Лома отправить меня на дачу. Где-то в десять я позвонила ему вконтору.

— Геночка, ты обедать приедешь?

— Нет, Ладуль, мы с Костей уезжаем. — Значит,Танька успела дать ценные указания.

— Да? Вернешься поздно?

— Даже не знаю. Как управимся, сразу домой. Я звонитьбуду…

— Может быть, мне на дачу съездить, на лыжахпокататься? Девчонки звонили… Погода отличная, грех дома сидеть.

— А с кем? — спросил Лом. Моих подруг, как и моиотлучки из дома, он не жаловал. Я все подробно рассказала, и муженек вроде быуспокоился.

— Можно, Гена? — тонким голоском спросила я.

— Поезжай, — ответил он.

— Спасибо. Мы на лыжах покатаемся, вечером в баню…

— Так ты с ночевкой хочешь? — насторожился Лом.

— А нельзя?

— Ладно, оставайтесь, — сказал он, подумав. —Я туда приеду.

Заверив его в своей большой любви, я стала организовыватьподруг. Дело это пустяковое и много времени не заняло. Через час мы отправилисьна дачу.

В пять отвезли Людмилу в город, остаться ночевать она немогла, а мы с Ириной прогулялись вдоль поселка, с удовольствием слушая, какхрустит снег под ногами, и в дом вернулись. Только собрались идти в баню, какпод окнами затормозила машина.

— Генка, что ли? — спросила Ирина.

— Вряд ли, — ответила я. — Вот что, идинаверх и задержись там на некоторое время.

Ирина человек понятливый, поднялась на второй этаж, а япошла открывать дверь. На пороге стоял Моисеев и скалил зубы.

— Как дела, Ладушка? — спросил он с той особойинтонацией, которая вроде как предполагала, что я мгновенно брошусь ему на шею.

В ответ я продемонстрировала бездну удивления:

— Алеша? Как ты здесь оказался?

— Мимо ехал. Ты меня в дверях держать будешь или позволишьвойти?

— Генки нет…

— Я знаю. А чего это ты испугалась? — хмыкнул он.

— Ничего я не испугалась. Проходи.

Он прошел, снял куртку, по дому прогулялся, но смотрел всебольше на меня.