Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

— Что же, на него ревизию насылать? — усмехнулсяЛом.

— Ревизия — дело не наше, а вот проверить да на местопоставить — необходимо. Я знаю, вы друзья, но это для воровства не повод.Друзей уважают, а не обворовывают. Сдается мне, что Моисеев это забыл.

— И как ты его поймать думаешь? — удивился Лом.

— Дело нехитрое, зашлю к нему человечка, Лешка и знатьничего не будет. Человечек со стороны, парень башковитый, он разберется, чтотам за дела…

Через месяц перед Ломом лежали бумаги, из которых следовало,что воровал Моисеев давно и помногу. Лом к этому известию отнесся спокойно.

— Ну и что? — спросил, отодвигая бумаги всторону. — Пусть ворует…

— Не в том дело, что украл, — взъелась Танька,вскакивая с кресла, — а в том, что уважения к тебе нет… Только дураки себяобманывать позволяют, — сорвалась подружка и тут же язык прикусила подмрачным Ломовым взглядом. Впрочем, своротить ее с выбранного путизатруднительно, и она, помолчав немного, забросила пробный камень:

— Много воли взял, вообразил, что с тобой тягатьсяможет. И распоясался. Язык точно помело. Мне донесли: на днях болтал, подлец,что, мол, Лома за одни Ладкины титьки давно бы пристрелить надо…

— По пьяни чего не брякнешь, — отмахнулсяЛом. — Языки хуже бабьих. А Лешка, как зальет глаза, наболтать может чтоугодно…

Нежелание муженька распрощаться с дружком очень насрасстраивало, а «спеть» Моисееву по собственному почину теперь и вовсесделалось опасным.

— Вот что, душа моя, — сказала мне Танька, —потрись-ка малость возле Лешки. Он на тебя со старых времен глаза пялит.

— Спятила? — удивилась я. — Да Лом мне головуоторвет.

— А ты по-умному. Никаких слов и лишних движений, однитомные взгляды. Лешка — бабник, мозги у него в штанах, опять же чужая женазавсегда слаще. Удовольствие двойное — и бабу трахаешь, и дружку свиньюподложишь. А Ломик его сильно печалит: высоко взлетел. Лешке так неподпрыгнуть. Оттого в удовольствии себе не откажет, клюнет. А наживочкупроглотит, ему удержу не будет, полезет на рожон: мужик он характерный. Тут мыего, милого, и прихватим.

Очень кстати подошли новогодние праздники, в конторе народгулял трое суток. Я решила почтить ресторан своим присутствием и отправиласьтуда вместе с муженьком. Моисеев чувствовал себя здесь хозяином, раз пятьназвал Генку Ломом, чтоб, значит, все слышали, и братски хлопал его по плечу. Вответ муженек его обнял, вспомнил что-то касаемое юных дней и назвал братом.

— Здравствуй, Ладушка, — полез ко мнеЛешка. — Красавица ты наша. Совсем забыла старых друзей, а ведь когда-томы часто виделись.

Губы Ломика кривились в улыбке, но зрачки стали узкими, каку кошки. Танька права, мозгов у Лешки немного, а чутья и того меньше.

Сели за стол. Танька плюхнулась слева от Лома, я по правуюруку, а Лешка, желая быть поближе к другу, рядом со мной. Застолье было бурным,в духе старых времен. Я взирала на все это без одобрения, но спокойно.

— Поедем домой? — шепнул Лом.

— Отчего ж? Не хочу, чтобы умники трезвонили, что ятебя от дружков отваживаю. Посидим, полюбуемся.

Подвыпившие девицы перегнули палку. Я усмехалась, а Генкаерзал. Когда мне все это надоело, я вышла на свежий воздух. Моисеев поспешил замной.

— Не нравится тебе у нас, Ладушка, — сказал сподлой улыбкой.

— Не нравится, — кивнула я. — Ты девок отЛома убери, не то я вашему заведению существенный ущерб нанесу. Девки твоимоему мужу без надобности.

— Надо думать, — согласился Лешка. — ПовезлоЛому, ничего не скажешь.

— И тебе бы повезло, если б ворон не ловил.

Я вернулась в ресторан. Лом в холле хмуро оглядывался,увидев меня, шагнул навстречу, тут и узрел в окно курившего на крыльце Лешку.

— Что еще за дела? — спросил грозно.

— А никаких дел, Гена. Посоветовала я дружку твоемудевочек слегка сдерживать. Женщина я тихая, но какой-нибудь зарвавшейся стервевполне могу глаза выцарапать.

— Опять ты за свое… — всплеснул руками Лом.

— Опять. Превратили ресторан в помойку, прости господи.

Вернулись в зал. Через несколько минут самые прыткие лединезаметно нас покинули. Лом выглядел довольным, Танька ухмылялась и что-тоМоисееву на ухо шептала. Тот скалил зубы и посматривал на меня. А я на него. Нечасто, но со значением. Лешка пил много, а пьянел быстро. Глядя на меня ипуская слюну, стал вспоминать былые времена, наболтал много, мужа бывшего итого приплел, а потом и Димку. Лом поднялся и, забыв об улыбке, сказал:

— Хорошо посидели, пора по домам.

— Куда спешишь, Лом, дай на твою жену полюбоваться.

— Какой дурак, — восторженно шепнула мне в ухоТанька.

— Ты на свою любуйся. Поехали, Лада.

Одарив Моисеева на прощание нежным взглядом, я пошла замужем.

Лишь только сели в машину, я отвернулась к окну, а Танька,хитрая бестия, начала шипеть:

— Чего ты расстраиваешься? Больно надо из-за дуракаслезы лить… Пьянь окаянная… язык-то без костей.

— Ладуль, ты чего? — насторожился Лом.

— Я сюда больше не поеду и этого идиота видеть нежелаю. Что он себе позволяет?

— Да, в былые-то времена за меньшее головылишались, — покивала Танька. — Лешка сам распустился донельзя имужиков распустил, по пьяни при бабах такое болтают… ума нет, господи, прости…И Ладуля права, что обиделась. Хоть он и твой друг, нечего так пялить глаза ивспоминать всякие глупости. Ладка жена тебе, ему б знать надо, что чужаясобственность, особенно твоя, неприкосновенна. А он гляделками-то сожрать готов.Нехорошо это, не по-людски. Мысли его блудливые на глупой роже написаны.Конечно, Ладка никогда ничего ему такого не позволит, но тут дело даже не вэтом. Если человек без понятия и на чужое зарится, ему и в делах доверияникакого: продаст в малом, продаст и в большом…