Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

Но, вернувшись в кабинет, он никому не мог об этом рассказать. Он не был настолько открыт для окружающих.

Вспоминая тот день, вспоминая свою недавнюю беседу с Айлин, Роджер чувствовал, что ему становится неуютно. Его прошлое пересилило тот день в парке – и что бы это значило?

Вторую половину дня Роджер проводит, занимаясь свободным восхождением над Четвертым лагерем, чтобы немного осмотреться и развить свои навыки, которые наконец начали к нему возвращаться. Но за Оврагом скала оказывается почти без трещин, и он приходит к выводу, что свободное восхождение – не лучшая идея. Кроме того, он замечает одну странность: примерно в пятидесяти метрах над Четвертым лагерем центральная часть Большого оврага заканчивается рядом нависающих выступов, похожих на ребра под выпирающей стеной здания. Взобраться там явно не получится. При этом стена справа от этих выступов выглядела не намного лучше – уклонялась то в одну, то в другую сторону, пока не становилась почти отвесной. Несколько трещин в ней также не позволят легко взобраться. На самом деле Роджер даже сомневается, что вообще сможет это сделать, и задумывается, что на это скажут их ведущие.

«Что ж, ладно, – думает он. – Эти залезут по чему угодно. Но выглядит все равно ужасно».

Ганс рассказывал о «тяжелом эоне» вулкана, когда лава, выходящая из кальдеры, была гуще, чем в более ранние периоды. Уступ, как часть длинной, но скучной истории вулкана, естественным образом отражает изменения в ее консистенции – и в результате теперь можно видеть множество горизонтальных поясов. До сих пор они поднимались по более мягким породам, а сейчас достигли нижней границы более твердого пояса. Вернувшись в Четвертый лагерь, Роджер смотрит на видимую часть скалы над собой и прикидывает, в каком месте им предстоит подниматься.

Еще одна двойственность: две половины дня – до полудня и после. Первая солнечная и теплая – утренний лед и каменный душ в Овраге, хорошее время, чтобы подсушить спальные мешки и носки. Но затем проходит полдень, и солнце исчезает за скалой. После этого еще около часа задерживается странный полусвет темных зеркал, но вскоре исчезают и они. Тогда воздух становится кусачим, голые руки легко обморозить, а освещение кажется и вовсе жутковатым – мир погружается в тень. Вода на скальной поверхности замерзает, и камни валятся вниз – наступает еще один период, когда они то и дело со свистом летят в пропасть. Все воздают хвалу своим шлемам и горбятся, вновь и вновь задумываясь надеть наплечники. В такой холод уже никто не вспоминает приятное утреннее тепло, и кажется, будто весь подъем так и пройдет в тени.

Когда Четвертый лагерь наконец установлен, они предпринимают несколько разведывательных вылазок через то, что Ганс прозвал Яшмовым поясом.

– Похоже ведь на яшму, видите?

Он указывает на тусклую породу, а затем отрезает от нее кусок лазерной пилой, и под ней становится видно гладкую бурую поверхность с маленькими круглыми вкраплениями разных цветов – желтого, зеленого, красного, белого.

– Похоже на лишайник, – замечает Роджер. – Только окаменевший.

– Да яшма это! То, что она оказалась внутри этого базальта, подразумевает наличие метаморфической жижи – лава частично расплавила породу в устье над магматической камерой, а потом выбросила ее кверху.

Таким образом, это был Яшмовый пояс, и он представлял проблему. Из-за того, что он слишком отвесный – по сути, практически вертикальный, – неясно было, как его преодолеть.

– По крайней мере, порода твердая, – довольно замечает Дугал.

Затем как-то днем Артур и Мари возвращаются из долгого перехода вправо и вверх. Торопясь в лагерь, они улыбаются до ушей.

– Там выступ, – сообщает Артур. – Идеальный. Даже не верится. Где-то полметра шириной и тянется вокруг этого вала пару сотен метров, прямо как чертов тротуар! Мы просто прошли по нему за поворот! А сверху и снизу – абсолютно вертикальная поверхность, и это я еще молчу, какой оттуда вид!

В этот раз Роджер находит восторг Артура полностью уместным. Спасительный выступ, как Артур его называет («На Хаф-Доум [33] в Йосемити тоже такой есть»), представляет собой горизонтальный зазор в поверхности скалы и в практическом смысле – плоскую плиту, достаточно широкую, чтобы по ней пройти. Роджер останавливается в середине этого выступа, чтобы осмотреться. Вверху – скала и небо. Внизу – небольшие завалы, которые, кажется, находятся прямо под ними, но Роджер не намерен слишком высовываться за край, чтобы узнать, что там. Вид и вправду поразительный.

– Вы с Мари прошли здесь без веревок? – спрашивает он.

– О, он и впрямь широкий, – отвечает Артур. – Разве нет? Там, где он немного сужается, мне пришлось ползти, но в целом и так нормально. Мари вообще всю дорогу спокойно прошла.

– Не сомневаюсь.

Роджер качает головой, довольный тем, что пристегнут к веревке, зафиксированной над выступом примерно на высоте груди. Благодаря ей он может как следует оценить этот странный выступ – идеальную пешеходную дорожку в совершенно вертикальном мире. Справа от него – крепкая, бугристая стена, а под ногами – гладкая поверхность, под которой – лишь пустое пространство.

Вертикальность. Осознайте ее. Балкон на верхнем этаже высотного здания даст лишь слабое представление о ней – прочувствуйте ее. Находясь на скале вроде этой, не чувствуешь, будто под тобой что-то есть, – не то что в каком-либо здании. Под вами – лишь дуновение воздуха. Справа – грозная черная стена, делящая небо пополам. Земля, воздух; твердое сейчас, воздушное в вечности; стена из базальта, море газов. Еще одна двойственность: подниматься – значит жить в самой символической из плоскостей бытия и в самой физической – в одно и то же время. И это тоже ценно для скалолаза.

На дальнем конце Спасительного выступа оказывается система трещин, проходящая сквозь Яшмовый пояс, – будто узкая миниатюрная и заполненная льдом копия Большого оврага. Подъем возобновляется, и трещины ведут к основанию заполненной льдом полуворонке, разделяющей Яшмовый пояс еще дальше. Дно воронки имеет наклон как раз достаточный, чтобы разбить там Пятый лагерь, который становится пока самым тесным в этой экспедиции. Спасительный выступ делает использование лебедки между Четвертым и Пятым лагерями невозможным, и каждому приходится совершить по десять-двенадцать ходок между лагерями. И всякий раз, когда Роджер проходит по выступу, его восторг неизменно возвращается вновь.

Пока все переносят вещи и происходит разборка Второго и Третьего лагерей, Артур и Мари начинают прокладывать путь наверх. Роджер поднимается со Стефаном, чтобы пополнить их запасы веревки и кислорода. Подъем выдается «смешанным» – наполовину по скале, наполовину по черному льду, покрытому грязным жестким снегом. Неудобная штука. Глядя на некоторые питчи, Роджер и Ганс тяжело вздыхают и изумленно переглядываются.

– Наверное, Мари прокладывала.