Аромат изгнания - Ондин Хайят

Тебя больше нет… Никого больше нет… Дедушка, они загасили свечу утра и залили мою жизнь воском… Я погребена, я не могу больше дышать… А Мария… Она так мала!.. Ее прекрасные глаза теперь открываются, чтобы видеть лишь беду… Что я смогу ей сказать?.. Прошу тебя, сделай что-нибудь… Прошу тебя… Прошу тебя…

Я тогда не знала, что геноцид армян унесет больше миллиона жизней.

15

Талин встала и выпрямилась, тяжело дыша. На миг ей показалось, что жизнь вокруг нее утратила краски. Как люди могли причинить столько зла другим людям? Странное чувство охватило ее. Тело ослабло, как будто существовало отдельно от нее. Она отошла, подставила руки под холодную воду и отдышалась. Ощущение раздвоенности прошло. Она вернулась на веранду. Прибежавший следом Прескотт прижался к ней и замурлыкал, вливая в нее немного тепла. Она вернулась к рассказу.

16

После четырех месяцев пути наша колонна пришла в Алеппо, транзитную зону для беженцев, пригнанных из разных областей. Одна армянская семья прониклась к нам симпатией, и последние километры мы прошли рядом. Отец семейства понял, что наш единственный шанс – добраться до Алеппо и скрыться, потому что иначе нас погонят на дорогу в Дайр-эз-Зор, где, по дошедшим до нас сведениям, у нас уже не будет ни малейшего шанса выжить. Я шла за ними как тень, держа за руку Марию. Но очень скоро они объяснили нам, что мы не можем остаться вместе, потому что рискуем попасться местной полиции, которая постоянно устраивает облавы. Они оставили нас у церкви, посоветовав укрыться в ней, и ушли. Я смотрела им вслед, в очередной раз чувствуя себя совершенно обездоленной. Был ли это конец пути? Я села на ступеньки дома Бога, которого так ненавидела. Мария умоляла меня дать ей что-нибудь поесть и тянула к приоткрытой двери церкви. Я остановилась, не в силах войти. Она затащила меня внутрь. До меня донесся запах ладана, принеся с собой воспоминания о церкви Мараша в пору моего детства. К нам подошел священник. Я инстинктивно прижала Марию к себе, готовая снова убить, чтобы защитить ее. Но он смотрел на нас добрыми глазами, и я расслабилась. Он усадил нас на скамью и принес попить. Я уставилась на воду: такой чистой я не видела с Мараша. Я протянула стакан Марии. Она трижды просила еще. Потом я тоже выпила. Как же приятно было пить немутную воду!

– Где ваши родители? – спросил священник.

– Они умерли, – ответила я.

– Вы знаете кого-нибудь в Алеппо?

– Нет, никого.

– Ничего не бойтесь, дети мои. Вы спасены.

Он повел нас в комнатку за криптой, где стояла маленькая кровать. Мария легла на нее, положив голову мне на колени. Я уснуть не могла, потому что все время была начеку. Попасть вот так в дом столь ненавистного мне Бога казалось донельзя оскорбительным. И было почти неловко не слышать больше стонов депортированных. Мы жили под эти звуки четыре месяца, и тишина теперь казалась невыносимой. Я посмотрела на Марию, и в сердце моем затеплился свет. Она была жива, я никому не дала растерзать ее плоть. Она крепко спала, прижав кулачок к приоткрытому рту. Такой благодатью веяло от нее, что у меня слезы подступили к глазам. Я вновь увидела ее в наши счастливые дни – как она бегает, играет с Прескоттом, показывает нам свои замечательные рисунки, просит сказку перед сном.

Какую же сказку смогу я рассказать тебе теперь?

Я увидела свою сумочку, лежащую рядом на кровати. Мне вдруг показалась неуместной эта памятка прошедших дней. Вечность назад я складывала в эту сумку свои тетради и школьные учебники. Вечность назад я просыпалась от пения Пии и засыпала с лавандовым поцелуем. Вечность назад дедушка был защитой от яростного моря. Вечность назад я была ребенком…

Что сталось с сестрой Эммой и остальными? Я не хотела думать о Жиле, сгоревшем в пожаре, и заставляла себя гнать из головы все мысли, которые накатывали непрестанно. Через некоторое время священник тихонько открыл дверь.

– Надо идти, – сказал он.

У меня даже не было сил спросить его, куда мы пойдем. Я наклонилась над Марией, чтобы осторожно разбудить ее. Она шевельнулась во сне.

– Мама… – позвала она слабым голосом.

У меня защемило сердце. Священник был печален. Я погладила лицо Марии, тихо позвала ее, и она наконец открыла глаза. Как бы мне хотелось, чтобы она первым делом увидела не мое лицо, осунувшееся от усталости и голода! Она вздрогнула, и глаза ее чуть затуманились. Я помогла ей подняться и крепко обняла. Она вцепилась в меня, как делала это всегда после смерти мамы. Я чувствовала в этом объятии отголосок вопроса без ответа: «Почему, Луиза, почему?» – к которому примешивался страх, что я тоже покину ее. Священник подошел и погладил ее волосы, еще красивые, хоть и грязные. Я пошла за ним, по-прежнему прижимая Марию к себе. Когда он открыл дверь, я увидела, что уже стемнело, и содрогнулась. Он повел нас по темным улицам города. Страх снова охватил меня. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить путь. Мария цеплялась за меня, до боли крепко сжимая мою руку.

Священник остановился перед домом на тихой улице и позвонил. Мы так ошалели от всего пережитого, что не смогли бы даже убежать, будь это необходимо. Дверь открыла служанка. Священнику пришлось втолкнуть меня внутрь, потому что я застыла на пороге. Некоторое время мы ждали одни в богато обставленной гостиной. Я не могла отвести глаз от большого ковра, похожего на тот, который всегда лежал в кабинете деда. Вошли двое армян, мужчина и женщина. Я отчетливо увидела жалость в их глазах. Женщина так разволновалась, что даже расплакалась. Она пыталась скрыть от нас эти слезы, не желая огорчать нас еще больше.

– Идемте со мной, бедные мои детки, – сказала она.

Я потянула Марию за собой, а священник простился с нами.

– Благослови вас Бог, дорогие крошки.

Бог и без того достаточно благословил нас, святой отец. Отныне мы обойдемся без его услуг.

Я поднялась по лестнице, Мария по-прежнему держалась за меня. Нас провели в ванную комнату, выложенную небесно-голубой мозаикой. Служанка наполнила ванну. Я не могла отвести глаз от воды, до того невероятным мне казалось, что она течет вот так просто. С нас сняли наши жалкие, задубевшие от грязи тряпки. Я завизжала, когда служанка попыталась снять с моей шеи деревянное сердечко Жиля. Видя такую бурную реакцию, она не стала