Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

его невеста – княжна Анастасия Барятинская. Поручик был недоволен её патриотическим порывом, был он большой бабник и ужасный ревнивец одновременно.

За этим занятием его и застал Лузгин. На словах передал приказ командующего.

– Почему я?!. Потерять честь офицера? – вскричал Горин, застегивая пуговицы мундира. – Я не выполню этот приказ! Ни-ког-да.

– Тогда, поручик, расстреляют и вас. Вы Самсон Самсоныча знаете.

Злой, как собака, Горин принял от конвойных рядового Карагодина. «Никак генерал в этих вонючих болотах умом двинулся, – думал поручик, выводя мародера в старый парк. – Такие приказы русскому офицеру отдавать!.. Пусть бы патрульные и пустили этого бандита в расход!

Он с головы до босых ног оглядел фигуру своего рядового. Подумал: «У-у, морда!… Такой на большой дороге встретит – горло, как заправский абрек, перережет. Мне только и осталось, что со всякой падалью возиться, руки марать. Мародеру свинец в сердце, мне – пятно на чести, на всю жизнь пятно»

– Ваше благородие… – плакал Карагодин, глотая сырой туман, напитанный тяжелым болотным духом. – Ваше благородие… Я еще молод. Идее ж справедливость? За портянки – и к стенке? Христа ради прошу вас, ваше благородие, не берите грех на душу!

– Пошел, пошел… – подталкивал его Горин наганом в спину. – Умри без плача, как солдат.

Петр обернулся, по-собачьи преданно заглянул маленькому поручику в серые грустные глаза. Потом упал на колени.

– У меня одна вещица есть, ваше благородие… В одном местечке укромном.

– Некогда нам в то местечко ходить… – злился поручик, выбирая безлюдное место в парке. – Немцы фланги отсекли. Не ровен час ударят железным кулаком прямо под дых.

– Так и ходить никуда не надобно… За вещицей-то. В нижнем белье спрятал. У меня в мешочке, у самой мошонки, как у сердца, ваш благородь!

Горин остановился, сплюнул.

– Ну, герой… Показывай!

Петруха судорожно полез в штаны, покопался там и извлек брошь.

– Во-о… – слезливо проговорил он. – Алмазы, ваш бродь!..

Горин взял брошь в руки, обтянутые мягкой лайкой перчаток. Присвистнул.

– Беги! – равнодушно приказал он.

– А стрельните? – дрожащим голосом спросил Петруха.

– Беги, сволочь, сказал… И молись на ходу! Коль раню, то твоё счастье.

Карагодин побежал. Командир роты, не целясь, выстрелил вслед мародёру. Карагодин пошатнулся, согнулся, но всё ещё бежал по инерции. В конце аллеи споткнулся и упал. Потом встал на четвереньки и по-собачьи, боком стал передвигаться к канаве, залитой дождевой водой.

Горин смачно сплюнул на вылизанную дорожку парка, спрятал револьвер в кобуру и, не оборачиваясь, поспешил в роту.

Револьверный выстрел в парке был тихим, почти не слышным – густые кроны столетних вязов поглотили звук выстрела.

Уже в казарме разглядел брошь, щедро инкрустированную драгоценными камнями и перевел надпись: «Время – врач всех необходимых зол».

– Ишь ты! – вслух сказал Горин. – Необходимое зло… Вот я и сотворил «необходимое зло».

Мимо проскрипела давно не мазанными колесами повозка комендантского взвода: собирали не убранные трупы с улиц города.

– Эй, санитары! – позвал Горин. – Вон там, в кустах терновника, наш солдатик лежит. Коли труп – отвезите в мертвецкую. А коли жив – в госпиталь.

Старый санитар с обвислыми жидкими усами и угрюмым взглядом выцветших глаз смотрел на свои сапоги, забрызганные кровью.

– Что молчишь, старый осёл? – не зло спросил Горин, думая о своём. «Сколько может стоить неожиданный подарок судьбы – фамильный медальон старинного рыцарского ордена? С этой «штучкой», пожалуй, можно и имение под Мценском отыграть. Да что там старенький флигель! Можно и родителям Анастасии пыль в глаза пустить. Пыль-то – бриллиантовая».

– Будь исполнено, ваше благородь… Подберем бедолагу.

И санитар крикнул, дергая за брезент:

– Назар! Вылазь!.. Работенка есть…

– Шо б ты сдох, дед! – отозвался полупьяный голос его напарника.

Брезентовый полог откинулся, и показался молодой санитар с недопитой бутылкой трофейного шнапса за пазухой.

– Гляди, на патруль нарвемся – Самсон Самсоныч пропишет тебе похмелку!

Парень заржал:

– Так рази это водка? Это, дед, дезинфекция… От всякой нечисти первейшее лекарство! А тута и раненые, и разложившиеся. Вонища… – Он дернул за вожжи. – Но, родимая!..

Каурая, скосив равнодушный взгляд на возницу, уперлась копытами в сколькую немецкую брусчатку, и печальная повозка тронулась в сторону кустов. Молодой санитар, натянув вожжи, слез с рундука.

– Кажись, жив курилка!.. – сказал он усатому.

– Тогда тащи, Назар… Мертвое – к мертвым, живое – к живым…

Глава 21.

ЖАЖДА ВЛАСТИ – СИМПТОМ НЕИЗЛЕЧИМОЙ БОЛЕЗНИ

ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ.

ГАЛИЦИЯ. СЕНТЯБРЬ 1914 года

Горин только слегка ранил мародера. Не попал командир в опозорившего его солдата. Или не захотел попасть… Бог ему судья. Наверное, так было угодно и Верхнему и Нижнему Мирам.

Далее путь Петра Ефимовича пересекался с моим. Мне пришлось обрабатывать рану от пули на спине Карагодина, которая оставила буквально царапину. Но санитары нашли Карагодина без сознания, в глубоком обмороке. То, что молодой солдат потерял сознание при таком незначительном ранении, тогда я списал на страх. И, увы, поставил ошибочный диагноз.

Это был приступ эпилепсии. Чёрной эпилепсии. Больной участок коры его головного мозга начал давать сбой, посылая импульсы к мышцам тела.

Немцы, воспользовавшись «непостижимой неподвижностью» правого фланга наших войск (армию Самсонова от армии Ренненкампфа уже отделяли около 100 вёрст) ударили по Сольдау со стороны Танненберга. Бои были жестокими. В мазурских болотах, куда загнал немец остатки нашей армии, погиб поручик Горин.

Рядового Карагодина я уже было отправил на передовую, как вполне годного к участию в военных действиях, но тут Петр неожиданно взмолился:

– Доктор! Меня постоянно тошнит, голова гудит, как наковальня под молотом…

– Рана не беспокоит?

– Рана не болит, – сказал он и кулаком постучал по груди. – Здесь теперь ноет. Стра-а-шно!..

Я повнимательнее осмотрел пациента и понял: это «мой» больной. Ведь профессор Гельгард утверждал на кафедре, что я – прирождённый психиатр.

Немецкая профессура, начиная с конца 18 века, оставила заметный след на кафедре психиатрии моей альма-матер – военно-медицинской академии. Да и мой учитель профессор Гельгард обучил меня достаточно точной методе диагностирования психических отклонений. Без ложной скромности скажу, что уже тогда, в самом начале первой мировой, я мог без погрешностей определить, в ком вялотекущая шизофрения (а она, по мнению Гельгарда, вяло протекает практически у каждого человека), а кто серьезно болен истерией, эпилепсией или все той же шизофренией средней или тяжёлой формы. Патологические изменения личности – вот ключ точного диагностирования любой психической болезни.

И эти внутренние изменения я заметил у своего пациента, моего земляка Петра Карагодина. После первого же сеанса регрессивного гипноза я узнал от пациента Петра Карагодина, что он пытался убить чёрного пса в каком-то