Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

битве. И уже мало кто в советское время знал, что Алексей Алексеевич в мае 17-го был назначен верховным главнокомандующим русских войск. А с 1920-го служил в Красной Армии. Последние годы жизни – инспектором красной кавалерии. Умер Брусилов тихо и так же тихо, бесславно был погребен в 1926 году.

– Связь! – метался Брусилов по командному пункту. – Нужная устойчивая связь! Без связи мы пропали!.. Это немыслимо сдерживать такую армаду, не имея ни связи, ни снарядов, ни патронов к винтовкам.

Вместо телефонов прибегли к старому, как и войны на земле, способу связи. Связными назначались самые выносливые солдаты, хорошие бегуны. На командный пункт то и дело прибывали вестовые, докладывая оперативную обстановку.

С особым нетерпением он ждал доклада от представителя шестнадцатого полка. В расположении этого подразделения завелся вражеский снайперок. Хваленая – и не напрасно! – цейсовская оптика, привинченная к немецкой винтовке образца 1898 года, позволяла прицельно попадать в противника с расстояния до двух тысяч метров. Причем, калибр патронов был 7,9 миллиметров, в магазин входило пять патронов, и снайпер в минуту мог производить до 12 выстрелов.

О создании своего подразделения метких стрелков, снайперов, Брусилов только мечтал: военная бюрократия была под стать гражданской. Маховик действия раскачивался нудно и долго и путь от рождения идеи до её реализации был не предсказуем и тернист. Даже военный министр Сухомлинов отмахнулся от его идеи: «Вы блестящий кавалерист, Алексей Алексеевич! Вот и совершенствуйте кавалерийскую атаку, а альпийских стрелков оставьте нашим пехотным стратегам».

Наконец-то прибыл вестовой шестнадцатого полка, прапорщик Хижняк.

– Постреливает? – выслушав доклад о потерях, спросил Брусилов.

Хижняк вздохнул, не по уставу протянул с сожалением:

– Вчера восьмого по счёту офицера, капитана Козлова уложил… Прямое попадание в височную кость… Если так дело и дальше пойдет, полк останется без управления, господин генерал.

– Кого сегодня? – хмуро поинтересовался Алексей Алексеевич.

– Штабс-капитана Лужина и поручика Беленького, царство им небесное.

Повисло напряженное молчание. Брусилов хотел было прикурить, но последняя папироса высыпалась. Хижняк это заметил. Энергично достал из кармана галифе золотой портсигар с монограммой на крышке, эффектно щелкнул замочком:

– Пожалуйста, ваше превосходительство!

Брусилов тонкими длинными пальцами пианиста вытащил длинную легкую папироску «Зефир», больше подходившую дымящим дамам, чем боевому генералу, скосил глаз на дорогую вещицу:

– Фамильный?

– Так точно! Отец подарил, когда я на фронт уходил. Талисман. Заговоренный к тому ж. От смерти спасет и от увечья. Домой вернуться очень хочется, ваше превосходительство.

– Откуда родом?

– Тут, рядом наша усадьба. Отец, инвалид, старый вояка, еще в русско-турецкой кампании участвовал. Две сестренки старшие, мама.

– Мама… – задумчиво протянул Брусилов. – Где, интересно, сейчас моя старушка?..

Словоохотливый молоденький прапорщик затарахтел, покрываясь румянцем от своей наглости:

– Никогда не думал, что наши позиции почти у родного дома проходить будут… Вот бы забежать к своим, хоть на минуточку, на секундочку…

– Что, прапорщик, – сказал Брусилов, – в гости хотите, на чаёк с вареньем? – Он наклонился над картой. – Так там же отчий дом?

Вася ткнул пальцем.

– Вот здесь, прямо на берегу Днестра.

– Мда, недалече…

Он затушил папиросу.

– В гости бы и я сходил, – улыбнулся Алексей Алексеевич. – Да сперва, голубчик, нужно попросить незваных гостей убраться восвояси. Не так ли?

– Так точно, ваше превосходительство. Выбьем! Ведь Галицкая земля – русская земля. Еще с конца 10 века в составе Киевской Руси была…

Командующий отошел от карты, задумчиво посмотрел на румяного Хижняка.

– Сначала снайперка обезвредьте, – опять нахмурился Брусилов. – Иначе он мне полк без управления оставит.

Генерал было опять углубился в изучение карты и расставленных на ней разноцветных флажков, но тут же выпрямился, оценивающе оглядел фигуру прапорщика. Его осенило:

– Тебе, аника-воин, лет-то сколько будет?

– Девятнадцать… почти, – покраснев, ответил Хижняк. – Я год телеграфистом служил на телеграфе. Потом школа прапорщиков… Ускоренная.

– А батюшка – помещик или из разночинцев?

– Врач он. Украинских крестьян, молдаван-виноградарей пользует.

Брусилов повеселел:

– Дай-ка, дружок, еще одну твою пахитоску. Уж больно слаб табачок, для дам-с… Не накурился давеча.

– Пожалуйста, – щелкнул портсигаром Хижняк.

– Ты, значит, местный, – разминая папиросу пальцами, размышлял Алексей Алексеевич. – Рельеф местности хорошо знаешь?

– С закрытыми глазами по здешним буеракам могу лазать, господин генерал!.. И ни одной царапины в терновнике не получу.

– Эка ты загнул, братец…

– Родился я в этих местах… Для кого-то проклятых, для меня – родных.

– Это хорошо, хорошо… – задумчиво проговорил Брусилов.– стреляешь ли хорошо? Не охотник сам?

Хижняк замялся.

– Только правду!

– Средне, господин генерал, стреляю. Но суслика, стоящего свечкой у своей норки, за пятьсот шагов из ружья сниму. Пробовал.

– Суслика, – усмехнулся командарм. – Какой-нибудь Фридрих с оптической винтовкой – это тебе, прапорщик, не суслик. Глазом не успеешь моргнуть, как срежет.

– Так у меня портсигар отцовский, заговоренный, – улыбнулся Вася.

– Ах, да… Забыл, прости, – ответил Брусилов задумчиво.

Генерал помолчал, покачал головой, глядя на румяного Хижняка. Вздохнул:

– Я тебя, братец, прошу… По-отечески прошу: возьми с собой головорезов поопытней, и снимите вы, Христа ради, этого Вильгельма Теля хренова… Головорезы-то найдутся?

Прапорщик задумался:

– Есть две подходящие кандидатуры. Унтер-офицер Сахаров, тверской, охотник и Шат…

– Что за Шат? – не понял Брусилов.

– Рядовой Карагодин. Сахаров его Шатом зовет. От слова «шайтан». Черт по-нашему.

Брусилов опять склонился над картой.

– Ну-ну, – уже теряя интерес к теме, бросил он. – Бери Шата, свата, хоть самого черта… Только снайпера мне, ребята, снимите! Наступление на носу, а полк без командиров может остаться.

– Разрешите идти?

– Иди, братец, иди… С Богом, сынок.

Напротив позиций 16-го пехотного полка, которым командовал полковник Никонов, завелся австрийский снайпер-одиночка. Назойливый, как окопная вша.

Сперва на него даже внимания не обратили. Ну, постреливает какой-то паразит, так на войне это дело обычное… А потом подметили закономерность – одиночная «кукушка», перелетая из гнезда в гнездо, выбивала из полка исключительной офицерские чины. Прямо-таки настоящая охота за погонами с просветами началась…Трех командиров батальона один за другим схоронили. Потом еще и еще…

Появились и среди наших охотники «добыть» того «целкого снайперочка». Стали лучшие стрелки полка разными хитростями подманивать Вильгельма. То офицерскую фуражку на палку нацепят, крутят её туда-сюда, то целый китель на палках на бруствер выставят…

Тот сперва на муляжи покупался. И фуражечку пробивал не раз, и итель Хижняка так изрешетил, что лучший шорник полка не взялся чинить Васин мундир.

Хитра была вражеская кукушка. Ох, и хитра!..

Тогда решили накрыть ее разом огнем второй батареи. Но покуда наши добегали до расположения пушек, пока пушкари расчухаются со своими трубками-прицелами, пока последние снаряды пересчитают – а кукушка уже гнездо сменила. И, должно быть, знай себе, посмеивается, глядя, как утюжат