Ф.М. Том 2 - Борис Акунин

— Дарья — да, она у меня первая кандидатка была. Простаруху-ростовщицу я тогда еще знать не знал. Вторая — это была ГертрудаРесслих, у кого я остановился. Затейница почище Дарьюшки-покойницы. Вот уж ктозаслужил сфинкса по голове! А насчет процентщицы и стряпчего этого, Чебарова, яслучайно узнал. В первый день, как прибыл, сидел в трактире. Пил вино, даразговор подслушивал. Я вообще обожаю подслушивать, — подмигнул АркадийИванович приставу. — Два голодранца друг дружке жаловались, жидок какой-тои студентик. Первый про Чебарова весьма чувствительно излагал. Как стряпчий снего долг требует, ни единого дня отсрочки не дает и за то его, жидка, теперьотправят из Петербурга по этапу назад в черту оседлости, откуда он с огромнымитрудами выбился. Ну, а студент в ответ поведал собеседнику про чудесную АленуИвановну. Эге, подумалось мне, на ловца и зверь. Навел кое-какие справочки,выяснил: всё точно — и стряпчий, и старуха самые натуральные бациллы, на каждойможно по минусу списать. Сразу и исполнил.

— Даже проверять не стали, любит их кто иль нет? —не сдержался Порфирий Петрович. — У Алены Ивановны, к примеру, сестрамалахольная.

Но Аркадия Ивановича было не сбить:

— Сестре без старухи только облегчение выйдет. Очень ужведьма эту Лизавету мучила. Не сильно я сестру по голове-то стукнул?Единственно чтоб оглушить, ибо к чему ж мне зазря арифметику усугублять?Существо она безобидное, и дома ей быть никак не следовало — она к кумечаевничать отправилась. Что удивляетесь? Говорю ведь: я справки навел, ачеловек я обстоятельный… Ну вот, стало быть, сначала Алену Ивановну с Чебаровымсплюсовал — к ростовщице якобы заклад хороший принес, к стряпчему — кляузу.Жадны очень были, нисколько я с ними не затруднился. А потом и Дарьюшку, жабумерзкую, угостил. Это и того легче вышло. С Ресслихшей только замешкался.Выманила она себе отсрочку, сама того не ведая.

Помещику отчего-то стало вдруг весело, так весело, что он сосмеху пополам согнулся. Удобнейший был момент, чтоб револьвер с полу подобрать,но Порфирий Петрович не стал.

— Чем же она так себя перед вами отличила?

Аркадий Иванович разогнулся, с важным видом сказал:

— Жениться я собрался, по Гертруды Карловны протекции.Уж несколько дней в женихах хожу. Она говорит: «Девочка — прелесть, совершеннов вашем вкусе. И родители возьмут недорого. Только уговор: после медовогомесяца вы жену ко мне привезете, на что она вам? А я уж ей применение сыщу».Хотел я Гертруду в тот самый миг по маковке угостить, благо и трость при мнебыла. Любопытство удержало. Животное ведь во мне никуда не делось. Сходил,поглядел — и вправду очень хороша. Не только телесно, в этом возрасте они всеперсики. Но у этой в глазках еще и гордость читается, и характер, и страсть.Эх, подумал я, минусом больше, минусом меньше. Ресслихшей же ирасплачусь. — В его глазах мелькнули веселые, безумные огоньки. —По-моему, даже остроумно. А, с другой стороны, отчего бы мне и не жениться?Предстать пред очи той, другой, уже не мечтаю: отвергла и вновь отвергнет. Ейне нуль нужен, а величина положительная. Для путешествия же, в которое ясобираюсь, и нулем обойтись можно. Я в Америку нацелился уплыть, не говорил явам?

— Поминали-с, про Новый Свет.

— Интереснейшее, говорят, место. У меня там знакомецодин проживает. Очень расхваливает… О чем бишь я? — Аркадий Иванович потерлоб. — Ах да, арифметика. Считайте сами: за немую девчонку, лакея и МарфуПетровну я расплатился процентщицей, Чебаровым и Дарьей Францевной. ГосподинаЛужина, — он кивнул на труп Петра Петровича, — хотел я себе в кредитвписать, как будущую индульгенцию. Очень уж гнусный экземпляр. Да жалкомальчишка, помощник ваш, припутался. Ничего, это квит на квит пойдет. Такимобразом на сей момент я полностию чист и выведен в нуль целых, нуль десятых.Был Аркадий Свидригайлов, а как бы его и не было. Сколько напакостил, столькоза собою и прибрал.

Достаточно, сказал себе надворный советник. Пора!

Он оглушительно чихнул — не взаправду, а притворно, и, будтобы желая прикрыть собеседника от брызг, наклонился всем телом вперед и всторону. Оставалось лишь протянуть левую, незашибленную руку.

— Про невесту мою желаете послушать? — хихикнулСвидригайлов. — Как я ее к венцу готовлю? Послушайте, вам занятно будет.

Пристав медленно разогнулся. Сочные губы помещика плотоядноулыбались.

— Здесь подготовочка сладостнее результата, уж можетемне поверить, я в таких делах толк знаю. В семействе ихнем я на полном доверии,особенно после того, как папаше тысячонку вперед дал. Предоставляют всесвободы. В шестнадцать лет барышни ко всему любопытны, только поспешностью неспугни. Я с нею для начала взял солидный и пренаучный тон. Мол, для добросовестногоисполнения будущих обязанностей супруги и матери должен ввести свою невесту вовсе физиологические подробности — так оно прогрессивней и цивилизованнейвыйдет. Читал вслух из медицинской энциклопедии, показывал картинки. А вчеранаглядную демонстрацию произвел. В заведении у Гертруды Карловны такие особыекомнатки есть, где можно через окошечко подглядеть. Стоим мы с моей АделаидойСтепановной щека к щеке, подглядываем, а в будуаре специально нанятая мноюдевка с нанятым же кавалером ухищряются. Я же тихонько, шепотом, подробностиразъясняю, всё тем же цивилизованным тоном. А щечка у невесты моей все горячее,а сердчишко колотится… Ну, я руку ей на спину положил, где шнуровочка.Распускаю понемножку, и пальцами все ниже, ниже, где у них, барышень, над филейнымичастями, знаете, славные такие ямочки…

— Довольно! — вскричал Порфирий Петрович. —Какие гадости вы говорите! Прекратите, низкий вы человек!

Аркадий Иванович так и зашелся — до слез из глаз, дажетростью от веселости об стол застучал.

— Ох… Я думал, раньше оборвете. Однако вы даже до«ямочек над филейными частями» дослушали. Экий вы, сударь, сладострастник.Сколько раз могли «франкотт» свой подобрать, да не стали — очень уж хотелосьеще послушать.

С этими словами Свидригайлов быстро наклонился вперед,концом палки ловко подцепил револьвер и подтянул к себе. Надворный советник неуспел и шелохнуться.

— Хорошая вещь, — одобрил весельчак, покручиваябарабан. — Рублей сорок, поди, отдали? А вот интересно, — он заглянулв дуло…

Здесь, на середине предложения, повесть заканчивалась,причем за последним абзацем, яростно перечеркнутым крест-накрест, было криво икрупно написано:

Мочи нет! Всё чушь! Надо не так, не про то! И начатьпо-другому!

А дальше начинался текст, знакомый Николасу Фандорину с юныхлет: