Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

«Когда его записи были оглашены», весь Рим узнал, как покойный заплатил свои долги, особенно людям, с которыми не был связан узами крови.

Разгневался ли бывший эдил Нумерий потому, что получил только 10 тыс. сестерциев (400 долларов)? И почему грубому старому всаднику Альбину было оставлено 20 тыс. сестерциев? А почему банкир Велосий, некогда доверенный человек покойного, не получил вообще ничего? Неужели Гордиан решил таким образом заклеймить последнего как негодяя? Список рабов, отпущенных на свободу, тщательно изучили, как, впрочем, и список тех, кому было отказано в освобождении; не менее тщательно ознакомились с перечнем крупных юристов, которым завещались те или иные суммы, – они, по всей видимости, оказывали Гордиану услуги при решении запутанных вопросов. Первой, однако, в завещании указывалась сумма в 100 тыс. сестерциев (4 тыс. долларов), отходившая «господину нашему Адриану Августу Цезарю». Гордиан, вне всякого сомнения, был весьма близок к двору правителя, и стало бы величайшей бестактностью с его стороны не упомянуть в завещании императора. В дни правления какого-нибудь тирана подобная оплошность влекла бы за собой объявление завещания недействительным, посмертное обвинение в предательстве или заговоре и крушение всех надежд наследников из-за конфискации всей собственности. Но при добром императоре подобный взнос обеспечивал сыну покойного благосклонное отношение правительства и давал гарантию того, что имперские прокураторы (охранявшие собственность своего владыки) окажут помощь, если обойденные в завещании родственники попытаются опротестовать его.

Регулярные доходы с наследства. Профессиональные охотники за наследством. Оставление наследства стало столь обычной составной частью римской жизни, что известные люди, вроде Цицерона и Плиния Младшего, могли рассчитывать на постоянные поступления частей наследства (зачастую от людей, с которыми они знакомы весьма поверхностно) как на источник своих доходов. Гордиан оставил своему взрослому и вполне благополучному сыну собственное громкое имя, клиентов и значительную часть собственности. Поэтому выделенные остальным доли его наследства оказались малы, а само оно не вызывало у всех потенциальных получателей особого интереса. Если бы, однако, он умер бездетным, то весь Рим бы кипел от возбуждения, едва узнав о его смерти. Нет большего зла, чем «преимущества бездетности». Богатый холостяк может быть уверен в подобострастном предложении услуг от неожиданно появившихся со всех сторон ранее неизвестных родственников и друзей. Чем громче он кашлял и быстрее бледнел, тем больше подарков на него сыпалось со всех сторон и тем громче сопереживали новоявленные родичи, теснившиеся у его смертного одра. Они опускались до пределов раболепия, и порой это вознаграждалось.

Когда-то Гораций дал совет удачливым охотникам за наследством: «Если человек протягивает тебе свое завещание, чтобы ты прочитал его, откажись сделать это и оттолкни протянутые тебе навощенные таблички – но все же брось беглый взгляд на вторую строку первой таблички [пониже преамбулы]. Быстро пробеги ее глазами, чтобы понять, единственный ли ты наследник или же один из многих». Если у возможной жертвы есть «хитрая женщина или вольноотпущенник, ухаживающие за стариком, подружись с ними и всячески превозноси его перед ними в надежде на то, что и они, возможно, скажут о тебе доброе слово у тебя за спиной». Когда же завещатель наконец умрет, громко оплакивай его, как «настоящего и верного друга», пролей как можно больше слез над ним и не поскупись на блестящие похороны.

Да, таким образом можно было заполучить кругленькую сумму, и, случалось, ее приобретали, но были и исключения. Во времена правления Траяна умирал некий богач Домиций Туллус. Он позволил охотникам за наследством наброситься на него, осыпать его дождем подарков и услуг – и в результате оставил все свое состояние племяннику и своим внукам. Римское общество разделилось в оценке этого поступка. «Вероломный лицемер!» – судачили о нем в больших термах; но другие превозносили его за то, что он «провел мошенников за нос».

Наследство в пользу общества. Гордиан, завещав часть своего состояния друзьям, одарил своим богатством и общество. Это была эпоха, когда богачи желали компенсировать нажитое ими состояние, обратив его частично и на нужды населения. Если богатый завещатель жил в муниципальном городе, то от него ожидали, что он будет организовывать праздники, спонсировать общественные игры, возводить новые здания для гражданских нужд или ремонтировать городские стены. Гордиан же предпочел оставить сумму, достаточную для организации хороших гладиаторских игр в одном из итальянских городов, который некогда выбрал его своим патроном; увеличил пожертвование общественной библиотеке, которую сам же и основал ранее в другом городе, расположенном неподалеку от одной из его вилл; создал трастовый фонд для ежегодного проведения Manes по себе[148], всем вольноотпущенникам своей familiae и собственным родственникам.

Роскошные похороны входят в моду. Желание оставаться в памяти людей и после смерти. Незадолго до своей смерти Гор-диан также отдал детальные распоряжения относительно своих похорон. Видимо, каждый римлянин заранее думал о своем погребении не только с грустью, но и хотел превратить его в интересное мероприятие. Если он был беден, то копил деньги и вступал в совместное погребальное товарищество, надеясь, что эта последняя церемония запомнится надолго. Богач же принимал все меры, чтобы впечатлить весь город, чтобы его жители поняли, что потеряли значительного гражданина. Во времена Республики похороны выдающихся граждан стали настоящим общественным представлением, призванным показать молодым аристократам, как власть воздает должное своим гражданам за долгую жизнь, отданную во славу отечества и проведенную на службе государству. При Империи этот обычай сохранился, хотя часто представлял из себя не что иное, как вульгарную показуху богатства покойного.

Эпоха вполне искренне не придавала особого значения безнравственности. Эпикурейцы совершенно отрицали ее, стоики более чем сомневались в ее существовании. Некоторые особенно серьезно воспринимали смерть, но большинство просто полагало, что это всего лишь беззаботное окончание круга чувственных наслаждений. Порой на надгробных камнях над могилами можно было прочитать надписи вроде этой: «Бани, вино и занятия любовью – все это вредит нашему телу, но зато придает вкус жизни. Я вкушал дни моей жизни. Я пировал, я испробовал все, чего я желал. Некогда меня не было; затем я был; теперь меня снова нет – но что мне за дело до этого!»[149] Однако большинство значительных личностей, особенно такие убежденные стоики, как Гордиан, относились к смерти по-иному. Для них она означала уход во мрак; процесс погружения в забвение всеми теми, кто некогда любил и обожал их. Если, организовав блестящие похороны, вы сможете несколько продлить память о себе, то почему бы и не сделать этого? Таково было обоснование для проведения чрезвычайно дорогостоящих похорон зачастую даже совершенно незначительных личностей.