О чём молчат рубины - Фунтик Изюмов

этому человеку крестика на шею, не давал никому указаний подобного рода, и не знаю, откуда вообще этот крестик взялся.

— И даже подозрений нет? — скрежетнул зубами судья.

— Подозрения есть, — признал доктор, — Но это же только подозрения…

— Ваш долг сказать эти подозрения суду! — чуть не завопил фон Плауэн, — А суд разберётся, имеют ли эти подозрения под собой основания…

Я встала. Чего уж тянуть? Сама натворила, самой и отвечать. Да и доктора жалко, вон он как смутился, бедный.

— Не надо подозрений, — тихо сказала я, — Это я повесила крестик на шею Андреасу…

— Ага! — словно припечатал фон Плауэн, — Суд собирался допросить вас в конце заседания, но вижу, что ваш вклад в это дело гораздо больше, чем казался вначале… Секретарь! Привести к присяге Катерину де Минó!

Я вздрогнула. Я уже привыкла, что меня все называют сестрой Катериной. Что все забыли некую Катерину из Мино. Оказывается, нет. И в самом деле, какая я «сестра»? Ещё не сестра, ещё послушница. Значит, всё верно.

Стараясь держать спину ровно, упрямо вздёрнув подбородок, я прошла к судебному столику. Вы вспомнили, что я из знатного рода? Вам же хуже! Скромная послушница Катерина вам подошла бы больше, чем гордая дочь графа, принцесса де Мино! Только бы не дрогнула рука на Библии во время присяги! Это сразу будет расценено, как признание во всех грехах одновременно. Ни одному моему слову после этого не поверят. Ни одному!

А я не дрогну! И присягу я буду говорить не вам, а Богу! А от Бога у меня нет секретов! Я готова присягать!

* * *

Когда сестру Катерину назвали какой-то Катериной де Мино, я себе не поверил! Девушку словно подменили. У неё вздёрнулся подбородок, засверкали глаза и голос сделался звонким. Звонким и властным. И шла она, словно жрецы позади фараона, на ежегодный праздник Нила — торжественно и с достоинством. И на секретаря, который приводил её к присяге, взглянула сверху вниз. Не понимаю, как ей это удалось, потому что секретарь был выше её по росту. И всё же она как-то умудрилась! Нет, я прямо залюбовался!

Потом судья задал ей вопрос про крестик на моей шее. И девушка кратко пояснила, что считала меня умирающим крестоносцем, у которого во время боя крестик случайно с шеи слетел. И она посчитала своим долгом возместить мне эту «потерю». Ибо делать добрые дела — долг любого христианина, а уж сестры милосердия — тем паче.

Почему-то этот ответ судье не понравился. И судья гневно спросил, почему она не дождалась священника? Почему поторопилась?

Катерина ещё выше вскинула голову и спросила, прищурившись:

— Следует ли делать добрые дела в субботу[3]? Неужели я должна была промедлить и дать умереть несчастному христианину без прощения грехов?

— Но он не христианин! — чуть не завопил обвинитель.

Катерина круто развернулась в его сторону и смерила презрительным взглядом.

— На лбу у него этого не написано, — отрезала она, — А на суде Божьем и без нас разберутся, христианская душа у него или нет. И куда эту душу отправить.

— Великолепно! — прошептал из-за спины мой адвокат, — Вот так, ненароком, но явственно намекнуть, что здесь в суде собрались книжники и фарисеи… это уметь надо! Теперь суд вместо существа дела будет всем вокруг доказывать, что он не фарисейский, а самый гуманный и непредвзятый суд в мире! Великолепно!

* * *

— Оставим это, — как-то чрезмерно ласково сказал Генрих фон Плауэн и посмотрел на меня добрыми-предобрыми глазами, — Суд видит, что произошла обычная путаница и не было ни у кого в мыслях обелять или укрывать еретика… Да, суд это явственно видит. Суду известно также, что свидетельница и подозреваемый провели несколько дней вместе… да-да, суду известно, что свидетельница делала это не по своей воле, а по благословению матери-настоятельницы. Вопрос не об этом. Дитя моё, подумай хорошенько и скажи суду истинную правду, не было ли за эти дни, чтобы подозреваемый хулил имя Божье, непочтительно отзывался о матери нашей, святой Церкви, или иным образом порочил Святое писание? Хотя бы раз? Хотя бы по недомыслию? И помни, дитя моё, ты поклялась на Библии говорить правду!

Меня как кипятком обдало. Непроизвольно я взглянула на «ангела». Он сидел прямой, напряжённый, а в глазах у него… в глазах у него плескалось такое…

А мне вспомнилось, как одна маленькая девочка сидела на качельках, болтая ножками, а нянюшка рассказывала ей, что есть на небе добрый боженька. И он с неба всё видит, любую шалость. А где он там сидит? — с любопытством спрашивала девочка. На облачке — с улыбкой отвечала добрая нянечка. Девочка долго всматривалась в голубое небо, а потом надула губки. Всё ты врёшь! — заявила она, — На небе ни облачка нету! Где же добрый боженька сидит? Нет там никакого боженьки!

Если бы рядом оказался суд инквизиции, бедную девочку вполне признали бы еретичкой и сожгли бы… А ведь она просто не понимала своим детским умом таинственного смысла христианского учения. Вот, как Андреас сейчас не понимает. Ум у него ещё не готов воспринять. Детский ещё ум. И что? На костёр его теперь? Или лучше растолковать всё подробно? Как девочке растолковали. И всем сердцем теперь девочка в Бога верит и к Богу стремится, вон, даже в монастырь пошла?..

Я отвела взгляд от «ангела» и твёрдо посмотрела прямо в глаза судьи.

— Нет, — ровно ответила я, — Ни разу не слышала от Андреаса из Афин ни хулы на Господа Бога нашего, ни непочтительных слов в адрес матери нашей, святой Церкви, ни порочных слов про Святое писание.

— И ты утверждаешь это доподлинно? Помня, что ты присягала на Библии?

— Графы де Мино не нуждаются в повторных вопросах! И не забывают про клятвы!

— Но суду точно известно, что во время ваших бесед с подозреваемым, порой вы разговаривали на повышенных тонах, горячились и даже ругались. Разве это неправда? И суду точно известно, что каждый раз на встречу вы брали с собой одну из книг Святого писания. Поэтому я ещё раз спрашиваю, понимаете ли вы цену своих слов? Помните ли вы, что даёте показания под присягой?

— Я всё помню, — твёрдо возразила я, — Да, я читала Андреасу из Афин выдержки из Святого писания. И он впитывал в себя мои слова, словно губка впитывает воду. И да, порой мы ссорились, но совсем по другому поводу. Андреас, бывало, сердился, когда я не могла толково ответить на некоторые вопросы, например, как из обычного железа получается сталь? Как из твёрдой