Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Да-а! — невесело протянул Григорий.

— Как в той песенке, — поддакнул Новгородкин. — «И никто не узнает, где могилка моя».

Деловито пофыркивая, трактор подтянул странную платформу к танкам. Вздымая снежную пыль, следом за ним подкатила легковушка. Из нее вышел командир бригады. Ветер распахивал полы его шинели. Он шел прихрамывая и опираясь на палочку. Неделю назад, отбивая атаку под Лигово, подполковник получил ранение.

— Как лед? Выдерживает?

— Товарищ комбриг, только идут испытания, — ответил низкорослый майор, держа ладонь у шапки.

— Танк спускали на лед?

— Охотников что-то не находится.

Комбриг удивленно посмотрел на хмурых танкистов.

— Товарищ комбриг, разрешите? — Кульга, не ожидая ответа, повернулся к понтонеру. — Была не была! Показывай, где спуск!

Клим Тимофеев укоризненно посмотрел на старшину, как бы спрашивая: «Чего ради именно мы должны рисковать своей машиной?» Кульга, поняв взгляд водителя, недовольно пробурчал:

— Вылазь!

— Что? — Тимофеев сделал вид, что не расслышал Григория.

— Вылазь, говорю. Сам поведу.

Многотонная махина взобралась по подставленным сходням на громоздкое и широкое сооружение из железа и деревянных балок. Кульга высунулся из открытого люка.

На обветренном задубелом лице застыло напряжение. Он махнул рукой.

— Трогай!

Боец двинул рычагами. Трактор натужно заурчал, натянул трос и чуть сдвинул с места санный паром. Лед под ним слегка прогнулся и затрещал. Кульга сквозь гул мотора уловил это тонкое опасное позванивание льда. Стало как-то сразу не по себе. Григорий сжался, готовый мгновенно выскочить из танка. А за спиной раздавались радостные восклицания:

— Пошел!.. Пошел!..

Громоздкая и широкая платформа, на которой стояла «тридцатьчетверка», двигалась в глубь ледяной пустыни. Трактор гудел с надрывом, то и дело пробуксовывал, выбрасывая из-под гусениц перемолотый лед.

— Стой! — широколицый майор взмахнул флажком. — Сейчас второй тягач подключим. Вдвоем потянете!

Со стороны берега по льду Ладоги катил второй трактор. За рычагами сидел боец в промасленном ватнике и надвинутой на самые глаза ушанке. Пока подключали второй тягач, мороз намертво припаял разогревшиеся полозья ко льду.

— Тяни! — приказал трактористам майор.

Взревели моторы. Тягачи, продирая со скрежетом гусеницами лед, забуксовали на месте. Кульга, докурив самокрутку, выкрикнул:

— Товарищ майор, разрешите?.. Товарищ майор!

— Ну, чего тебе не сидится?

— К чертовой матери такое путешествие!.. Разрешите, я своим ходом попробую… Лед должен выдержать. Обязательно должен. Разрешите.

— Ладно, давай попробуем, — согласился майор и тут же торопливо добавил: — Не беспокойся, старшина, тонуть будешь — вытащим!

Бойцы по команде майора приставили к высоким саням сбитые из бревен сходни. Стиснув зубы, Григорий включил скорость. Танк, фыркая белыми клубами дыма и робко перебирая траками, как бы ощупывая прочность сходней, медленно сполз на лед.

— Не останавливайся!.. Двигай!..

Кульга и сам знает, что останавливаться опасно. Лед звонко потрескивает, пружинит. Но держит! И это радует. Закусив губу, Григорий ведет «тридцатьчетверку» назад, к берегу, ведет не спеша, словно прощупывает каждый метр замерзшего озера. Наконец танк достиг берега. Кульга расстегнул ворот ватника, глотнул морозный воздух. Он не чувствовал ни мороза, ни жестких снежных крупинок. Григорию было жарко и весело. Тут же приняли решение: танк надо облегчить: снять башню и лобовую броню. Кто знает, каким окажется лед там, вдали от берега.

Прибыли автокраны, бригады монтажников и такелажников. Кульга хмуро смотрел на их работу. Они на его глазах подняли с «тридцатьчетверки» броневую шапку, а затем стали раздевать дальше, снимая лобовую броню.

— Давай, старшина, заводи!

Кульга неуютно уселся на открытое место водителя, включил мотор. Тот зарокотал ровно, и в его монотонности чувствовалась бешеная сила.

— Вперед! — широколицый майор махнул перчаткой. — Вперед!..

Оголенная машина, уверенно наступая железными лапами траков на лед, покатила не спеша по застывшему озеру. Лед загудел, послышался тревожный звон… Дальше от берега он стал пружинисто прогибаться.

— Только веди без рывков! — напутствовал широколицый майор Кульгу. — Не дергай!

Слева, метрах в пятидесяти от танка, по льду Ладоги катила полуторка с крытым кузовом. В кузове были надувная лодка и длинные шесты. В полуторке ехали спасатели. А справа, встав на лыжи, раздетую машину сопровождали начальник Инженерного управления фронта, широколицый майор, командир понтонного батальона и еще трое. Они часто останавливались, опускались на лед, выстукивая и выслушивая его. Через несколько километров лыжники отстали, помахав Кульге на прощание руками. Григорий поднял правую руку и выразительно показал им большой палец.

Через три часа зазвонил телефон. С восточного берега Ладоги сообщили: «Прибыла банка с медом». Все сразу облегченно вздохнули: танк прошел через озеро благополучно… Испытание прошло успешно — лед выдержал!..

На западном берегу Ладоги в тот день быстро соорудили походные мастерские. Монтажники и такелажники снимали с машин башни и раздевали танки, освобождая их от лобовой брони. Башни и броню укладывали на сколоченные из бревен сани и крепили длинным тросом к танку. Водитель сам тащил за собой башню и броню…

На восточном побережье боевые машины встречала другая бригада монтажников. Она спешно «одевала» танк и накрывала его броневой шапкой.

Приказ командующего был выполнен.

3

Марина просыпается задолго до рассвета и сразу же, включив приемник, приникает к наушникам. Она жадно слушает Москву, впитывая каждое слово сообщения Советского информбюро. Слушает на русском языке, нарушая клятвенные обязательства, потому что не властна приказать сама себе. Все эти дни она живет как во сне. Ей с трудом удается быть на людях сдержанной и не выдавать своих волнений.

Все началось со вторника, второго декабря. Берлинские центральные газеты вышли с большими белыми пятнами — пустыми местами. По распоряжению Геббельса в газетах были оставлены места для экстренного сообщения о «взятии германскими войсками столицы России». Радио и печать трубили о последних решающих боях, о последних неделях войны, о полном крахе «государства Сталина»…

И Марину охватила тревога, нет, не за себя — о себе она не думала. Приникая к холодному кругу наушников, она каждый раз облегченно вздыхала: «Держится!.. Держится наша Москва!..»

Наступила суббота, и Рубцова, как было условлено, направилась на встречу с Вальтером. Моросил мелкий противный дождь, и весь воздух вокруг, казалось, состоял из водяных капелек. По улице, оставляя темный след на сером булыжнике, устало катил на велосипеде мальчишка-почтальон. Из-за угла грузно вывалился грязно-серый автофургон. Натужно урча мотором, он обогнал Марину и остановился у булочной.