Заслужить смерть - Ольга Булгакова

— У нее покладистый дар, — отметила Санхи. — Она привыкла подчиняться мужчине, это чувствуется. Вначале отцу, потом мужу. Зря ведешь в Каганат, зря. Она бы подчинилась тебе с удовольствием. А в Каганате что? Кому она нужна, вдова, ни разу не отяжелевшая за три года? Найдут еще одного мужа-старика, лишь бы с рук сбыть. А тебе б польза была.

Ее последующие поучения мерзко перекликались с советами и воспоминаниями мужской сущности, но Триен сдерживался, молчал. Знал по опыту, не дождавшись ответов, призрак скорей уйдет. Но над словами шаманки он потом задумывался не раз, пытаясь представить себе дальнейшую судьбу Алимы. Мысль, что Санхи, предрекавшая ей новый принудительный брак со стариком, была права, не давала покоя.

Граница Каганата осталась позади, до указанного Смертью места было не больше пяти дней пути. Зелье настаивалось, резерв восстановился естественным путем, а это означало возможность провести ритуал и заглянуть в будущее Алимы. Оставалось лишь дождаться, когда девушка уснет.

Молочно-белые кристаллы кварца сияли в траве, прозрачные стены барьера куполом смыкались высоко над головой. Эта земля только считалась каганатской, но жили здесь преимущественно аваинцы. Триен подозревал, что эти люди, увидев ошейник Алимы, скорей расскажут Фейольду о беглянке, чем ее соотечественники. Рисковать не хотелось, к тому же из слов девушки следовало, что и сейчас, через пять лет после окончания войны, аваинцы были настроены к каганатцам враждебно. А внезапное превращение в лису создавало дополнительную опасность вызвать на себя агрессию местных. Поэтому на ночлег и привалы устраивались не в селениях, а под открытым небом. Благо, защитный купол давал возможность отдыхать обоим одновременно.

Костер потрескивал поленьями, от реки веяло прохладой, сладковато пахли прибрежные цветы, квакали лягушки. Триен давно снял с одежды лисьи шерстинки и тихо, стараясь не разбудить Алиму, готовился к ритуалу. Свеча, камушки с рунами, попытка успокоиться, пропустить через себя магические потоки этого места, сосредоточиться.

Фитиль загорелся, ласковое пламя, похожее на лисий хвост, вильнуло призывно, будто хотело, чтобы в него заглянули. Триен сжал в кулаке мех, шепотом сказал заклинание.

— Без напева ты не справишься, — хмыкнула Санхи, появившаяся напротив.

— Спой ты, — глядя ей в глаза, велел Триен.

— О как! Отчего вдруг такая честь? — серые глаза призрака заблестели от предвкушения, но в линии тонких губ чувствовалась привычная хищность.

Триен догадывался, что Санхи не зря появилась и все равно перенаправила бы в какой-то момент ритуал так, как нужно было ей. Но объяснение озвучил другое, льстящее падкой на похвалу шаманке:

— Ты гораздо опытней меня. Сможешь больше увидеть даже в такой дали от дома и без поддержки ритуальных предметов.

— Разумеется, — на лице женщины отразилось превосходство. — Ты тоже смог бы лет через пятнадцать достичь моего уровня мастерства. А собираешься бездарно от всего отказаться. И зачем? Какой смысл спасать мэдлэгч, если она все равно никогда не будет принадлежать себе?

— Я уверен, что будет, но пламя покажет ясней, — спокойно подчеркнул Триен.

Санхи в ответ запела. Голос шаманки черпал силу Триена, звучал плавно и ровно. Чары оживляли руны на камушках, дарили им цвета и собственные звуки. Казалось, камни и воздух дрожали, пели вместе с Санхи. Пламя свечи взметнулось ввысь, пахнуло полынью, и у Триена сжалось сердце — не смерть хотел он видеть в пророческом огне.

Вглядевшись в образы, прочувствовав их, он выдохнул с облегчением — Санхи, сделавшая все по-своему, направила ритуал вначале в прошлое. События, которые она решила показать ученику, произошли шесть лет назад.

— Это Интри из рода Орла, — в трансе голос шаманки стал низким и гулким. — Мэдлэгч уже почти не связана с его родом магией, как жена с мужем, след блекнет и к концу этого месяца испарится. Траур подойдет к концу. Но пока связь можно использовать, чтобы показать тебе это.

Образ хмурого одноглазого каганатца с решительным взглядом пропал, из пламени на Триена смотрел молодой мужчина. Приятная внешность, умные глаза, легкое превосходство на лице — и этот каганатец умер не своей смертью, ощущения Триена не обманывали. Из-за усилившегося запаха полыни на сердце было пусто, словно кто-то скорбел по убитому так сильно, что готов был мстить до самой своей смерти. По коже прошел мороз, когда образ молодого каганатца сменился видением, в котором ожесточенные, жаждущие отмщения мужчина и женщина стояли у могильного камня.

— Один из братьев Интри-орла повздорил с Ираимом из рода Хараал, с проклинателем. И убил единственного потомка сразу двух родов, — каждое слово Санхи казалось ударом похоронного колокола. — Родители убитого, их ты видишь сейчас, прокляли весь род Орлов, всех живых, всех нерожденных, всех магией связанных.

Триену подумалось, что многие родители, будь у них подобные силы, поступили бы так же.

— Интри знал о проклятии, когда женился? — уточнил Триен. Он и до этих откровений был о муже Алимы невысокого мнения, но не хотел, чтобы оно упало еще ниже, чтобы неприятие стало презрением.

— Знал, — осклабилась Санхи. — Поэтому женился на мэдлэгч, надеялся, что магия ее рода убережет его. Поэтому и уехал так далеко от родной земли, надеялся, что сила заклятия ослабнет в чужой стране.

— Не ослабла, — зло выдохнул Триен.

— Нет, знамо дело. Интри-орел с самого начала был обречен. И жена, которую он взял, тоже. Теперь проклятие настигнет и ее.

— Осталось лишь до конца месяца потерпеть, она не будет больше связана с Орлами, — возразил Триен. — А когда я разрушу метку, Алима будет в безопасности. Фейольд не сможет ее отследить.

— Приятно, что ты внимательно слушал, — усмехнулась Санхи. — Что ж ты так печешься об этой мэдлэгч, а?

— Она ничего не сделала, чтобы заслужить смерть. И плен она тоже не заслужила.

— Ты все еще веришь в равновесие? В равноценный ответ? — удивилась шаманка.

— Конечно. Это вряд ли изменится, — отрезал Триен.

Санхи злорадно рассмеялась:

— Смотри!

Свеча вспыхнула вновь, в ее пламени появились новые образы. В видении Алима спрыгнула с мерина во дворе большого дома, со слезами на глазах бросилась обнимать какую-то женщину, похоже, мать. Ошейник снять удалось, это Триен увидел в следующей сцене. В которой Алиму, безропотную и подавленную, выдавали замуж опять. Но второй женой уже женатого мужчины.

Никакая пресловутая безучастность, обусловленная ритуалами, больше не имела над Триеном власти. Умом он понимал, что в Каганате у вдовы, не забеременевшей за три года брака ни разу, год прожившей в плену у бесчестных северян, было лишь две возможные судьбы. Жизнь с родителями до конца дней или такой вот брак. Брак давал хотя бы надежду на материнство, на благорасположение мужа, на подобие счастья. Ρодители хотели дочери добра и потому решили ее судьбу таким образом.