Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

мнению многих, «Красавчик» затеял всю эту «недостойную» (со «старопатрицианской» точки зрения) пародию, чтобы лишний раз эпатировать олигархический истэблишмент, продемонстрировать свое презрение к явно устаревшей норме, создавшей ему столько трудностей на пути к вожделенной должности народного трибуна. Но данное мнение представляется автору настоящего правдивого повествования неосновательным. Слишком уж многое стояло на кону — как для самого Клодия, так и для его спасителя и покровителя — Цезаря.

Как бы то ни было, теперь Гай Юлий мог не сомневаться в том, что Цицерону и в его отсутствие скучать не придется — кто-кто, а уж Клодий-то об этом позаботится. Ведь еще с дней заговора Катилины «державный» римский народ, как, несомненно, помнит уважаемый читатель, крепко невзлюбил «продажного и своекорыстного прихвостня оптиматской шайки» Цицерона и очень полюбил молодого нобиля Клодия. То, чем занимался Клодий на посту народного трибуна в последующие годы, было, несомненно, чистой воды демагогией. И, тем не менее, именно «Красавчик», совершенно неожиданным для всех (и, вероятно, в первую очередь — для себя самого) образом способствовал невиданному дотоле по своей активности вовлечению широких масс римского народа в политическую жизнь и, главное — борьбу.

5. Чем занимался в Риме Клодий Пульхр

Прежде всего, «Красавчик» обзавелся многочисленной личной охраной — или, выражаясь современным языком — «лейб-гвардией» (ведь ликторов с розгами и топорами или преторианцев с гладиями и пилумами народным трибунам не полагалось, так сказать, по штату). Хотя впоследствии и выяснилось, что даже личная охрана не смогла уберечь Клодия от рук убийц. Впрочем, до этого было еще далеко… Сформированная «Красавцем» из «подонков общества» (по утверждениям его врагов) лейб-гвардия состояла из форменных громил-боевиков — гладиаторов, рабов и «люмпен-пролетариев». Подобные телохранители имелись к тому времени у многих нобилей, однако Клодий превратил свою лейб-гвардию в крайне агрессивное орудие активной политической борьбы, вынесенной им за стены сенатской курии, на улицы и площади «Столицы (обитаемого) мира». Из этого его согражданами всех слоев и рангов были сделаны надлежащие выводы. Вследствие чего появление «Красавчика» на народных собраниях в сопровождении этого «штурмового отряда», неизменно приводило ко вполне предсказуемому результату, а именно — безоговорочному принятию всех сделанных им предложений и распоряжений.

Вне всякого сомнения, Клодий действовал в Граде на Тибре не на свой страх и риск и не по собственному произволу, но в тесном контакте с Цезарем, зорко следившим за происходящим в Риме из своего галльского «далека». Да и внушительные суммы, явно необходимые Клодию в Риме, текли к нему от Гая Юлия. «Красавец» честно отрабатывал их в качестве «агента-провокатора» незримо присутствовавшего в «Главе мира» Цезаря, не останавливаясь перед тем и позволяя себе то, чего сам Гай Юлий не мог себе позволить и ни в коем случае не должен был себе позволять. Став фактически подопытным кроликом «потомка Энея и Венеры» на «опытном поле демагогии», на котором Клодий, как ни крути, торговал и ежедневно, если не ежечасно, рисковал своей собственной шкурой, в то время как его покровитель и спонсор хладнокровно наблюдал с безопасного расстояния за реакцией «оптиматов» на все новые «выходки» свежеиспеченного народного трибуна (в общем-то, согласившегося стать его, Цезаря, «полезным идиотом», пусть даже и не бескорыстно, а за полновесные денарии).

Всю свою бурную и яркую, хотя и недолгую жизнь Клодий оставался прожженным, донельзя коррумпированным авантюристом, одержимым неуемной жаждой власти и страстно любившим играть с огнем, ходить по краю. На определенном этапе своей быстротечной политической карьеры он настолько вжился в свою роль беззаветного и бескорыстного заступника римской бедноты, что пути назад для него уже не оставалось.

Еще в бытность Цезаря консулом, его протеже Клодий добился принятия пяти законов, воспринятых сенатской олигархией, вне всякого сомнения, как удар «под дых» (или даже «ниже пояса»), если не как «плевок в лицо».

Первый закон сделал ежемесячные хлебные раздачи неимущим жителям «Столицы мира» совершенно безвозмездными. В результате двадцать процентов столичного бюджета стали расходоваться на «аннону». Разумеется, плебс с неподдельным энтузиазмом принял это нововведение, значительно облегчавшее его незавидную участь.

Второй закон ввел повсеместный запрет на толкование небесных знамений, бросив тем камень в огород авгуров — но не только. Ведь перенятый римлянами от этрусков обычай пророчествовать на основании небесных явлений испокон веков был излюбленным «оптиматами» средством не допустить принятия народным собраниями не выгодных правящей олигархии постановлений, ссылаясь на «волю богов». Не случайно консул-неудачник Бибул пытался помешать Цезарю добиться принятия комициями выгодного плебсу аграрного закона, ссылаясь на «дурные предзнаменования» (за что и был изгнан силой оружия с Форума, о чем еще, несомненно, помнит уважаемый читатель).

Третий закон восстанавливал плебейские коллегии — уже упоминавшиеся выше своеобразные демократические клубы римского простонародья, служившие местами собраний недовольного столичного плебса в дни заговора Катилины и потому запрещенные сенатом. Между прочим, в регулярных заседаниях этих демократических коллегий принимали участие не только свободные плебеи, но и рабы. Факт, согласитесь, весьма многозначительный. Очевидно, под влиянием жизненных обстоятельств, свободные бедняки «Вечного Города» все чаще переставали смотреть на рабов как на принципиально отличающиеся от них существа «низшей породы». Судя по всему, из всех законодательных инициатив Клодия восстановление народных коллегий имело наиболее далеко идущие последствия, поскольку именно коллегии фактически давали народным низам возможность организоваться для политической борьбы.

Четвертый закон ограничивал полномочия цензоров в сфере ревизии списков сенаторов, с целью воспрепятствовать произвольному исключению из сената лиц, чем-либо не угодивших правящей «оптиматской» олигархии.

Пятый закон был направлен напрямую против Цицерона и его приверженцев. Ибо предусматривал изгнание из Рима всякого римского гражданина, приговорившего другого римского гражданина к смерти без предварительного судебного разбирательства. Тем самым, пусть и задним числом, объявлялась незаконной совершенная под давлением Цицерона бессудная расправа с «катилинариями». «Отец Отечества» Марк Туллий Цицерон делал все возможное (и невозможное), лишь бы не допустить принятия этого пятого закона. Он даже, так сказать, «ломая собственную гордость», «через не хочу», обратился за поддержкой к ненавистному ему Помпею. Но «герой азиатских походов» только пожал плечами. «Fiat iustitia, pеrеаt mundus», или, говоря по-русски: «Да свершится правосудие, даже если погибнет мир»…

Прославленный оратор предпочел спешно покинуть «Вечный Город». И правильно сделал, между прочим! «Благодарные Отцу Отечества» за все его «благодеяния» сыны римского народа разрушили до основанья дом Цицерона на «престижном» Палатине («Весь…мы разрушим..»), а затем поделили между собой «обобществленное» имущество бежавшего без оглядки из Рима Марка Туллия. Странным образом, большая часть «национализированной» собственности Цицерона досталась… как вы думаете, уважаемые читатели, кому? Правильно — народному трибуну Клодию! «Лишь мы…владеть…имеем право…, а паразиты — никогда!»…