Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Наряду с этими чисто дружескими услугами, оказанными «потомком Венеры» всаднической братии, и возвращением всей полноты гражданских прав детям римлян, объявленных при Сулле вне закона, Гай Юлий добился принятия целого ряда разумных и благотворных мер, например — «lеx Iuliа dе rеpеtеndis», более четко определявшего полномочия и сферы ответственности наместников римских провинций и предусматривавшего более суровые наказания за вымогательство (была, была у Цезаря слабость к провинциалам, этого у «потомка Венеры» никак не отнимешь!), а также упрощения административной структуры и публикации для всеобщего ознакомления «ежедневных отчетов о собраниях сената и народа» — фактически, прообраза первой ежедневной газеты.

По предложению народного трибуна Ватиния сенат отдал Цезарю, по завершению срока его консульства, в управление провинции Цизальпийскую или Предальпийскую, Галлию (лат. Gallia Cisalpina), Нарбонскую Галлию (лат. Gallia Naгbonеnsis) и Иллирию (Illiricum). После смерти римского наместника третьей галльской провинции — Трансальпийской (Заальпийской) Галлии (лат. Gallia Transalpina) — она также была передана под управления Цезаря. Надо сказать, что практичный Гай Юлий выбрал себе в наместничество именно галльские земли отнюдь не случайно. Золота в Галлии было не меньше, чем в Испании — серебра. К тому же за Альпами можно было разжиться большим количеством «говорящих орудий», а ведь потребность в рабах ощущалась в Римской державе после многочисленных восстаний рабов и массового истребления «двуногого скота» при подавлении этих восстаний очень остро. В распоряжение Цезаря поступили два легиона, причем Гай Юлий был уполномочен набрать, в дополнение ним, еще два. Ему было предоставлено право назначать, по собственному усмотрению, командующих этими легионами — легатов — и основывать колонии. Как продолжительность легислатуры, так и характер его полномочий были чрезвычайными и сравнимыми разве что с полнотой прав Верховного Главнокомандующего, которыми был облечен на Востоке Гней Помпей. Открывавшиеся перед Цезарем отныне перспективы представлялись самыми оптимистическими и многообещающими. Гаю Юлию было предоставлено достаточно времени для реализации его представлений и планов, формирования преданного ему войска. В данной связи представляется необходимым еще раз подчеркнуть, что подчиненные «потомку Венеры» земли считались очень богатыми.

Человек, от которого сенат (до того, как узнал о создании Триумвирата) намеревался, по истечении срока его консульства, отделаться, предоставив ему в управление самые незначительные провинции — «одни леса да пастбища», теперь добился властных полномочий неограниченного повелителя обширных областей Римской державы, а также получил под свое командование многочисленные вооруженные силы. Не удивительно, что он пообещал собравшемуся в полном составе сенату взяться теперь за дело по-настоящему.

И когда очередной «остряк-самоучка» снова завел старую песню об амурных похождениях Цезаря в Вифинии и позволил себе публично усомниться в способности «женщины» (понимай: «жены Никомеда») справиться с возложенной на «нее» задачей, Гай Юлий отреагировал на эту довольно безвкусную остроту со столь характерным для него дружелюбным цинизмом, заметив, что в свое время не только Вифиния, но и вся Азия находились под властью женщин — амазонок, которые достаточно успешно справились со всеми трудностями управления этой обширной частью света…

До отъезда из Рима на новое место назначения Цезарь, однако, счел необходимым закрепить свои достигнутые в «Вечном Городе» успехи. Он ни на мгновение не забывал о том, что с момента сложения им с себя должностных обязанностей консула и до вступления в новую должность стал частным лицом и как таковое мог быть в любое время привлечен к суду за свои действия, совершенные на посту консула. Поэтому Гай Юлий загодя позаботился о том, чтобы деньгами и добрыми словами расположить себе соискателей консульской должности на два следующих года. Расположив обоих соискателей к себе и заручившись их поддержкой, Цезарь обратился в коллегию народных трибунов с ходатайством гарантировать его «иммунитет», сиречь непривлечение к суду в период отсутствия «потомка Энея и Венеры» в Риме по делам государственной службы. Ну-ка, угадайте с трех раз, уважаемые читатели: могли ли народные трибуны отказать в этом ходатайстве «народном заступнику»?

«Человек-звезда» Гай Юлий Цезарь

Обеспечив, таким образом, нерушимость своих позиций в Риме, Цезарь позаботился и о том, чтобы сенатская оппозиции не скучала в его отсутствие. Одним из народных трибунов 58-го года был, еще до истечения срока консульства Цезаря, избран «красавчик» Клодий Пульхр — тот самый «молодой, да ранний» сердцеед-патриций, чьей верностью, преданностью по гроб жизни и поддержкой Цезарь в свое время заручился, предусмотрительно избавив его от неприятных последствий «скандала в благородном семействе» на празднестве Доброй Богини.

По освященному многовековой традицией римскому закону и обычаю патрицию вообще нельзя было становиться народным трибуном (не случайно ведь именовавшимся не только народным, но и плебейским), что, в общем-то, вполне понятно и логично: вряд ли природный патриций «по определению» мог защищать интересы плебеев так же искренне и эффективно, как природный плебей — «кровь от крови и плоть от плоти» своих плебейских избирателей. Однако же, не зря гласит пословица: «Если очень хочется, то можно». Особенно, если знать, как правильно взяться за дело. Цезарь (как Великий Понтифик) вкупе со своим верным (надолго ли — это другой вопрос) союзником по Триумвирату — Помпеем (предусмотрительно ставшим авгуром — да-да, не удивляйтесь, уважаемый читатель!) — санкционировал «адаптацию», то есть, в переводе с латыни, усыновление Клодия готовым к услугам плебеем. После чего Цезарь, в своем качестве консула, провел (а если быть точнее — прямо-таки «продавил») закон, по которому усыновление патриция плебеем было объявлено равнозначным и равносильным плебейскому происхождению. Если верить смертельном врагу Клодия — Цицерону —, приемный отец «Красавчика» — состоятельный плебей Публий Фонтей — был юношей всего двадцати лет от роду, младше своего приемного сына (что, впрочем, римскими законами отнюдь не возбранялось). Сразу же после совершения предписанной законом процедуры адаптации Клодия, Фонтей (сделавший, кстати говоря, впоследствии блестящую карьеру, став монетарием, то есть начальником монетного двора Римской республики) эманципировал (объявил полностью самостоятельным и правомочным) своего «приемного сына», который, между прочим, отказался — вопреки закону и традициям — именовать себя Фонтеем или совершать священнодействия («сакра») плебейского рода, в который был формально принят. Своим шокировавшим все римское «высшее общество» поступком демагог-повеса Пульхр дал основания для критики Цицерону, который утверждал, что усыновление недействительно, а потому мероприятия Клодия в должности народного трибуна, включая, в первую очередь, изгнание из Рима самого Цицерона (пусть запоздалая, но месть за Катилину и «катилинариев»), не имеют силы. Однако точку зрения Цицерона не принял даже сварливый и строгий ревнитель стародавних обычаев и традиций Катон (преследовавший, впрочем, в данном случае, свои личные интересы, а не просто «изменивший себе» и «давший слабину»).

По