Безмолвная честь - Даниэла Стил

Он познакомился со стайкой юношей, которые просто кипели отгнева. Они считали, что родина их предала, что заключение в лагерях — нарушениеконституционных прав.

— Возможно, он станет юристом, — с надеждойпредположил Питер, а Так улыбнулся.

— Надеюсь.

Ближе к полуночи Питер встал и потянулся — сидеть надеревянных ящиках было неудобно. Он прошел к конюшне попрощаться с Хироко, но,заглянув в дверь, увидел, что она спит на своем самодельном матрасе,завернувшись в одеяло.

Она выглядела так мирно, что Питер долго стоял, глядя нанее, прежде чем тихо повернулся и вышел к Таку.

— Завтра приеду после занятий, — пообещал он передуходом. Он поступал так каждый день, а в выходные проводил с друзьями целые днии вечера. Теперь у него не было другой жизни, больше ему нигде не хотелосьбывать. Он даже ухитрился пронести мимо охранников кипу бумаг, и Так помог емуисправить учебные планы. Это было единственным занятием Така, и он с жаромпредался ему. Пока Так работал, Питер мог больше времени проводить с Хироко.

Рэйко каждый день уходила в лазарет. Они провели в лагереуже две недели, с тех пор прибыло еще несколько тысяч переселенцев. Теперь влагере собралось более восьми тысяч человек, искать уединенные места, прежде незамеченные другими, становилось все труднее — нельзя было даже посидетьспокойно, не слушая десятка разговоров со всех сторон.

Единственной отрадой Хироко и Питера был дальний конецбывшего ипподрома, поле, заросшее высокой травой, где никто их не видел. Каждыйдень они бывали там — чтобы прогуляться и побыть вдвоем. Немного побродив, онисадились на траву у ограды и почти исчезали в ней. Они сидели, словно дети в своемукромном уголке, смеялись и болтали, забыв обо всем. Для них эти прогулки сталиподобны игре.

Питера удивляло, что охрана их не замечает, как и всеостальные, но он был рад такому послаблению правил. Они не делали ничегопредосудительного, и все же было чудесно, что их никто не замечал в стольмноголюдном месте.

Он ложился в траву, болтая с Хироко целыми часами, слушая,как кузнечики стрекочут среди полевых цветов. На краткие минуты, глядя в небо,они делали вид, что свободны, что все идет так, как было бы не случись войны.

— О чем вы замечтались, Питер-сан? — спросилаоднажды Хироко, когда они лежали рядом, глядя, как плывут по небу облака. Современи прибытия в лагерь прошло ровно две недели, наступила середина мая,установилась чудесная погода. Небо приобрело оттенок веджвудского фарфора.

— О тебе, — беспечно отозвался он. — А ты,конечно, мечтаешь совсем не обо мне, дорогая? — поддразнил он засмеявшуюсяХироко.

— Иногда я вспоминаю Киото… места, где бывала вдетстве. Когда-нибудь я покажу вам их.

Потом Питер задал вопрос, который до сих пор не осмеливалсявысказать вслух.

— Ты сможешь быть счастлива здесь — я имею в виду вэтой стране?

Возможно, после таких испытаний для нее это окажетсянемыслимым. Но Хироко задумчиво кивнула. Она и прежде размышляла об этом. Ейхотелось вновь повидать родителей, но еще больше она мечтала быть рядом сПитером.

— Смогу, — осторожно произнесла она, — еслимне позволят. Будет трудно жить здесь после войны, — добавила она,вспоминая колледж и тамошних студенток.

— Мы могли бы уехать на восток. В прошлом году меняприглашали работать в Гарвард, но мне не хотелось расставаться с Таком. —Улыбнувшись, он окинул Хироко взглядом — она лежала в траве на боку, словноприсевшая на мгновение маленькая бабочка. — А теперь я радуюсь, чтоотказался.

— Наверное, так и должно быть, Питер, — серьезноотозвалась Хироко. — Может, судьба предназначила нас друг длядруга. — Высказанные вслух, слова звучали глуповато, но Хироко верила им.Питер склонился и поцеловал ее, нежно коснулся лица ладонью, провел по шее, апотом сделал то, на что еще ни разу не решался и что считал непозволительным.Но их никто не видел, а Хироко лежала так близко, что он не смог вынестиискушения. Теперь у них всего было так мало — мало надежды, мало времени, почтине было будущего, и ему не хотелось упускать то, что им осталось, — ниединого мига. Он медленно расстегнул платье Хироко — лавандовое, шелковое, сзастежкой от ворота до подола, напоминающее кимоно. Он собирался расстегнутьвсего несколько пуговиц, но пальцы не останавливались, Хироко придвинуласьближе, и вдруг Питер понял, что раздел ее. Под платьем оказалась комбинацияперсикового цвета, она заскользила под его ладонью и легко спустилась вниз.

Под теплым солнцем Хироко вдруг оказалась совершеннообнаженной, и Питер с изумлением понял, что она не остановила его. Это даже непришло ей в голову. Питер целовал и ласкал ее, прижимая к себе, а когдапочувствовал, что тонкие, проворные пальчики расстегивают рубашку, застонал истиснул ее в объятиях. Он знал, что давно пора остановиться, хотел этого,обещал себе, но почему-то не мог, а Хироко не отталкивала его. Она хотела бытьздесь, рядом с ним, хотела принадлежать ему — и немедленно. Она и без тогопринадлежала ему всем существом, сердцем и душой, и хотела отдаться емуполностью, прямо сейчас, под летним небом. Это был один из считанных моментов,отпущенных им, и ни один из них не мог решиться упустить такой случай.

Питер распустил ее длинные черные волосы, склонился над ней,и Хироко не издала ни звука, когда он вошел в нее, чувствуя, как его душаустремляется в небо, слитая с ее душой. Они парили в вышине часами, он впитывалее губами, руками, всем телом, и она отвечала на его ласки. Казалось, прошлацелая жизнь, прежде чем они пришли в себя, и Питер тихо вытянулся рядом сХироко, не разжимая объятий, гадая, сошли ли они с ума или, напротив, осталисьединственными людьми в здравом рассудке на всей земле. Одно Питер зналнаверняка — он безумно любит ее.

— Я так люблю тебя, — прошептал он, и где-тонеподалеку защебетала птица, а Хироко улыбнулась ему в ответ. Она была уже неробкой девочкой, а женщиной. — Любимая моя! — выдохнул он и обнял еекак ребенка, с ужасом думая, как быть, если Хироко пожалеет о случившемся. Но вее глазах не было и тени упрека — только блаженство.

— Теперь я ваша, — тихо произнесла она. Питерудаже не приходило в голову, что будет, если она забеременеет. Но они уже ничегоне могли поделать. Питер знал, что Хироко девственница, но в момент ихстрастной любви даже не вспомнил об этом.

— Ты сердишься? — спросил он, тревожась за нее. Онбыл перепуган тем, что причинил ей боль. — Мне так жаль. — Но жалелон лишь о том, что мог напугать Хироко или заставить ее страдать. Его сердцеликовало.

— Нет, любимый. — Она умиротворенно улыбнулась ипотянулась, чтобы поцеловать его. — Я так счастлива, что больше ни о чемне хочу думать, — просто сказала она. — Я знаю, в душе мы уже давноженаты.

Но Питер хотел сделать для нее нечто большее — особеннотеперь, когда ему предстояло уехать, однако ничего не мог придумать. Лежарядом, он медленно застегнул ее платье, а потом поделился с Хироко внезапнопришедшей в голову мыслью. Он хотел, чтобы Хироко кое о чем расспросила влагере — наверняка здесь найдется тот, кто сумеет им помочь.