Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

много людей в ожидании почты. Уже разнеслись какие-то смутные слухи о результатах выборов, но всем хотелось получить более достоверные сведения. Наконец показался почтальон. Он оставил в магазине сумку с газетами, а сам пошел дальше. Магазинщик сразу начал раздавать газеты. Их тут же разворачивали и читали.

— Девяносто два, если не будет никаких изменений...

— Подтасовка, конечно... Ведь если по-честному — не может быть большинство у буржуазии.

— Незаконные выборы... Собрать снова старый парламент, он был законно избран.

Продавец вытирал прилавок:

— Конечно, самый законный парламент — который народом избран... хе-хе... Я не знаю... Я не настолько в политике... Но разве, по-вашему, не народ решает исход выборов?

— Конечно, и народ еще скажет свое слово. А буржуям заткнем глотку.

— Да, да... Хе-хе... Это уж другое дело... Я не знаю... Да. Хозяюшка желает еще чего-нибудь? Так-так... Нет, сейчас этого нигде не достать.

Весть о поражении разнеслась по торппам и батрацким избушкам. Аку принес газету в Коскела. Уже смеркалось, и Аксели зажег лучину. Ее трепещущий огонь разбрасывал по всей избе пляшущие тени. Огромная, бесформенная тень от головы Аксели, склонившегося над газетой, захватила верх стены и край потолка. Прочтя сообщение, он встал и сложил газету. Аку, присевший было на скамью, спросил о чем-то, но брат не слышал.

Он положил газету на стол и вышел из избы. В передней он столкнулся с Элиной и прошел мимо, не взглянув на нее. Элина с тревожным недоумением спросила Аку:

— Что это с ним? Чудной он какой-то.

— Буржуи победили на выборах, это его и обожгло. — Так куда ж он? Только бы не сделал чего с собой... В глазах Аку вспыхнула искорка:

— С собой-то ничего... а вот нам уж от него теперь достанется.

Весь этот вечер домашние ходили на цыпочках. Элина одергивала детей, чуть они повышали голос. Пламя лучины тревожно мигало, слабо озаряя избу, и от этого настроение становилось еще тягостнее. Керосин надо было экономить для хлева и конюшни, куда все-таки боялись ходить с открытым огнем.

В тот вечер еще ничего не случилось. Ночь прошла спокойно, так же как и следующее утро. Но около полудня кто-то постучал в дверь. В избу робко вошла исхудавшая женщина с двумя детьми, такими же бледными и тощими, как она. Суровый взгляд хозяина и его скупое приветствие, видимо, нагнали на них еще больше страху. Элина только что вышла, и Аксели рассердился еще и оттого, что ему надо было разговаривать с гостями. Они сели на скамейку у дверей. Мальчик отодвинулся от матери на конец лавки, девочка лет десяти, ослабевшая, склонила головку матери на плечо. Женщина сидела, опустив глаза, потом, испуганно посмотрев на Аксели и словно собравшись с духом, стала объяснять, немного запинаясь.

— Из Тампере мы... Так худо нынче... Не найдется ли у вас, хозяин, хоть немножко хлеба... Есть вот немного материи... Правда, очень мало.

— Нет у нас хлеба на обмен.

Женщина вздрогнула. И дети испугались резкого слова. Девочка со страхом смотрела на Аксели. Глаза ребенка странно блестели, как в лихорадке, и Аксели стало мучительно неловко, отчего он еще больше разозлился. Женщина оправилась от испуга и казалась обиженной. Но потом все же спросила, могут ли они посидеть немного с дороги.

— Ну, у нас пока еще не было обычая выгонять людей на улицу.

Аксели вышел и, разыскав Элину, которая были в хлеву, сказал ей:

— Там у нас гости. Поди-ка погляди,

— Какие гости?

— Нищие... Тысяча чертей, мы должны кормить всех. И господ, и нищих.

Элина вошла в избу. Догадавшись, что Аксели был суров с пришельцами, она поздоровалась как можно приветливее, помогая им победить робость. Женщина с трудом объяснила ей свое дело, и Элина ответила кротко и чистосердечно:

— У нас, правда, совсем нет лишнего. Восемь едоков в доме. Но, конечно, я что-нибудь найду, коли уж такая нужда.

Она видела, как трудно было этим людям, и спросила робко, стесняясь вмешиваться в чужие дела:

— Что, детка-то больна?

Губы женщины, пытаясь улыбнуться, задрожали, скривились, и она заплакала, не в силах больше сдерживаться:

— Она не больна... Она голодная...

Элина сбивчиво, торопливо стала утешать и успокаивать женщину. Она сказала, что принесет поесть, и пошла было за едой, но вернулась, потому что, глядя на мать, разрыдалась и девочка.

— Ну, что вы... не надо... Сейчас я дам... У меня молоко в сарае...

Элина и сама уже чуть не плакала и хотела было обнять женщину за плечи, но ее остановило то, что она ее совсем не знала. Элина всегда терялась и делалась беспомощной при виде человеческого страдания, и теперь, расстроившись, она не сразу вспомнила, что хотела пойти за молоком.

Тем временем женщина перестала плакать и, видимо, устыдилась своей слабости. Поэтому, когда Элина дала ей кружку молока, она отказалась:

— Если только детям... А мне не надо...

Но видно было, что у нее не хватит сил отказаться, и она стала пить, стараясь не показывать жадности. Дети же не стеснялись. Они пили молоко с треском, захлебываясь, как маленькие проголодавшиеся зверята, и смогли перевести дыхание только после того, как высосали до дна по жестяной пол-литровой кружке.

Воцарилось. тягостное молчание, и Элина, чтобы вырваться из положения, казавшегося безвыходным, стала готовить еду. Она уже начала готовить, но, испугавшись, пошла все-таки спросить разрешения у мужа. Она нашла его в конюшне и заговорила с порога:

— Просто ужасно... люди едва на ногах стоят... Надо собрать им поесть?..— И не давая мужу ответить, она продолжала недовольным тоном: — Тут и у самих-то... Но нельзя же не накормить человека, который чуть не в обмороке...

Из глубины конюшни послышалось непонятное мычание, возня, треск, навозные вилы грохнулись о стену, большая круглая корзина для соломенной сечки со свистом перелетела на другое место, и наконец — сквозь зубы сказанные слова:

— Дав-вай уж... где наша не пропадала!.. Ну что это за наказание? Прежде надо прокормить господ собственного прихода, да еще городские господа присылают своих больных и недужных, которых они ободрали как липку...

Элина не стала больше слушать, а побежала скорее в избу. Она достала из печи мясной суп. Незнакомка долго возилась со свертком. Сначала она сказала, что у нее нет денег, а когда Элина стала уверять ее, что денег и не нужно, она развернула свой сверток:

— У меня вот такое платьице для девочки... распоротое... Материя