Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

— Я же сказал, что хотел бы родиться лапландцем. Тогда бы я, конечно, умел.

— Но, может быть, после новых выборов станет поспокойнее.

— Потерпев поражение на выборах, они поднимут крик о разгоне парламента... Не надо было публиковать такой манифест.

Это было их больным местом. Эллен поднесла кончики пальцев ко рту и нервно стала грызть ногти:

— Но ведь закон о государственной власти вовсе не означал независимости. Военными делами по-прежнему ведали бы русские. Что стоила такая независимость?

— Немного, конечно. Но все-таки ведь это был бы большой шаг по пути к независимости.

— Ведь они позволяют даже русским солдатам принимать участие в их демонстрациях!

Пастор закончил разговор, сокрушенно вздохнув:

— Почему у нас не такие социалисты, как в Англии или в Швеции? Это же сплошная анархия...

Близилась осень, а положение в стране становилось все напряженнее. Газета «Ууси суометар» писала о «масляных бунтах». Прочтя это сообщение, пастор, возмущенный до глубины души, заходил по комнате.

— Они просто пошли и стали раздавать масло со склада! Нет, ведь этого так оставлять нельзя... этому же... этому нельзя попустительствовать!.. Что-то надо предпринимать.

Сам он, однако, не предпринимал ничего. Но деньги на покупку оружия дал, когда Уолеви, сын Юллё, пришел к нему.

— Решено организовать шюцкор — охранные отряды. Отец сказал, что русские солдаты отказываются подчиняться своим офицерам... От них надо избавиться, иначе мы так и не наведем порядок... Ну, уж в другой раз я не стану стрелять в воздух, если в меня будут кидать камнями.

— Да, видимо, это единственное средство... У меня сейчас не найдется больше. Потом я могу дать еще...

Пастор с новой силой включился в общественную деятельность, и это привело его в избирательную комиссию. Там он встретил Халме и Аксели, и, разумеется, при таких обстоятельствах невозможно было избежать разговоров политического характера. Социалисты вначале грозились было вовсе отказаться от участия в выборах, но потом все же начали подготовку к ним. Говоря об этом, они не скрывали враждебности. Избирательная комиссия заседала в доме пожарной дружины. Халме и Аксели доказывали, что выборы незаконны. Но пастор и учитель спросили, почему же тогда они участвуют в этих выборах?

— Чтобы хоть немного помешать реакции плести интриги с русскими.

— Временное правительство России имело законное право распустить парламент; а теперь мы обращаемся к воле народа, это, казалось бы, не должно вызывать возражений.

— Кхм... Финский парламент выразил волю народа в Законе о государственной власти, но реакционная буржуазия позвала на помощь драгунов Керенского, чтобы волю народа превратить в ничто... Ну что ж, выборы могут быть полезны тем, что таким образом представится возможность наказать предателей дела народного.

— Прокурор Свинхувуд заявил, что парламент распущен вполне законно и только декларация была составлена неправильно.

— Что незаконно по форме, то незаконно и по существу. И коль скоро парламент Финляндии был объявлен носителем законной власти, то существует лишь одна законная сила, которая может распустить его,— это он сам. У меня ведь тоже имеется какая-то минимальная способность понимания. И при всей моей незначительности я бы все-таки просил считать меня взрослым человеком. Возможно, я слишком многого прошу, возможно. Но у меня сложилось впечатление, и каждый социалист в этом согласится со мною, что вы боитесь власти народа, а не Керенского. В угоду реакции вы предали народ в тот самый момент, когда он впервые открыто бросил вызов своим угнетателям.

— Но социалисты же видели, в какое положение были поставлены депутаты: их просто не пустили в здание парламента.

— Совершенно верно. Буржуазия втихомолку радовалась этому, а многие даже открыто ликовали.

Роспуск парламента поразил Халме настолько, что он не мог говорить об этом спокойно. Он терял даже внешнюю выдержку. На ввалившихся морщинистых щеках проступили красные пятна.

В первые дни возбуждение было так велико, что у него началась лихорадка. Он был в таком состоянии, что Эмма умоляла его не читать газеты. Но никогда еще мысль его не работала с такой быстротой. Она неслась стремительным потоком. Потом возбуждение прошло, и он почувствовал страшную усталость. Холодный пот выступал на лбу, и головокружение заставляло инстинктивно искать опоры.

Но пастор тоже волновался. Он заикался, не сразу находя нужное слово, и все вертел лежавшую перед ним на столе папку.

— Я... не я... Я не распускал парламента. Может быть, вам известно, что мой сын... что я послал моего сына в Германию именно ради отчизны.

Аксели сидел напротив пастора, скрестив руки на груди и уставясь в окно. Как только пастор замолчал, он сказал сухо и зло:

— Тем гаже эта игра здесь с русскими... Господам следовало бы немножко подумать. Ведь когда-нибудь и у рабочего человека переполнится чаша терпения, как ни велика она. Сенатор Серлакиус сказал, когда промульгировал манифест, что тут, мол, возникнет анархия, какой свет не видал. Так я ручаюсь, что он эту анархию получит. Господа сейчас встали на такой путь, что, прежде чем он будет пройден, многие женщины Финляндии оденутся в черные платья.

Пастор, окинув его надменным взглядом, достал из папки бумаги и тихо сказал:

— Кто не подчинится решению народа, принятому на свободных выборах, тот, конечно, может поднять восстание.

Халме тоже разложил свои бумаги и сказал:

— Мы не боимся приговора народа. Да, что касается выделения хутора Холлонкулма в особый избирательный участок, то, по-моему, идея эта несколько запоздала...

Все вопросы были рассмотрены без долгих прений, и комиссия разошлась по домам.

В доме пожарной команды остались только учитель и пастор. Они говорили об Аксели. Учитель вспоминал то время, когда Аксели еще ходил в школу.

— Он был очень труден еще тогда, в детстве. Я очень хорошо его помню. Исключительно своенравный и строптивый мальчишка. Очень трудный характер... исключительно трудный характер...

Возвращаясь домой, пастор больше не думал об этом разговоре, но в душе бродили разбуженные им чувства. Пастор постарел, и у него появилась привычка ходить не спеша, заложив руки за спину. Часто он останавливался, чтобы оглядеться вокруг: мало ли что интересное попадется на глаза. Над скошенным осенним полем носились стаи птиц. Вот они опустятся на полосу, посидят-посидят да вдруг опять вспорхнут как по команде. Большая часть стаи дружно взлетала разом, но некоторые птицы опаздывали. Пастор подумал: «Вот ведь и птицы реагируют на все по-разному».

И он продолжал свой путь, заложив руки за спину и лениво ступая, так что бароновы работники,