Тьма над Гильдией - Ольга Голотвина

* * *

Надо же! Почти за дворцовой стеною — такая путаница темных слепых закоулков, такие облезлые заборы, такая вонючая черед свалок и закрытых каменными крышками колодцев для нечистот. Конечно, стена — задняя, и вонь не долетает до главных ворот, в которые чинно входят послы и прочие почетные гости. Но все-таки…

Нургидан и Дайру молча следовали за своим шустрым спутником из переулка в переулок. Они знали, что не удаляются от дворца: высокая стена, по гребню усаженная заточенными лезвиями, маячила за кособокими домишками и облупленными оградами.

— Это наружная стена, — пояснил на ходу Щегол, — за нею еще вторая есть…

Но когда путь закончился на самой настоящей помойке, Нургидан возроптал. И его можно было понять: с двух сторон — высоченные заборы, с третьей — бревенчатая стена без единого окошка. А посреди этого закутка — куча мерзкого вонючего мусора.

— И куда же ты нас вывел? — полюбопытствовал Нургидан.

— Не видишь? На свалку, — пожал плечами Щегол, обходя дохлую собаку и аккуратно обогнув зловонную лужу. — Ох, и скопилось же всякой дряни! Мусорщики, лодыри бесстыжие, совсем не вывозят мусор. Драть их надо, скажу я вам, драть без всякой жалости!

— Как бы этим мусорщикам, — задумчиво сказал Дайру, — когда они сюда заявятся, не пришлось бы и тебя на тачке вывозить!

— Но тебе это будет уже неинтересно! — завершил Нургидан мысль друга.

— Ой-ой-ой, какие мои господа грозные! — расхохотался Щегол. — С чего бы? Я ведь даже денег еще не получил!

Он взмахнул в воздухе двумя кусками плотной черной ткани.

— А теперь завяжем глаза! Я же не обязывался за одну-единственную монету показать вам потайной ход в королевский дворец?

Нургидан и Дайру тревожно переглянулись. Этого они не ожидали.

— А мы, — тяжело проговорил Нургидан, — не подписывались торчать с завязанными глазами на свалке в глухом тупике, чтобы всякий аргосмирский проходимец мог сделать с нами что угодно. Скажем, вставить нож под ребро.

— С какой стати? — оскорбился Щегол. — Что у вас можно взять? Вы что, с головы до ног обвешаны золотыми побрякушками? Я, между прочим, вам поверил на слово, повел, куда велено, хотя плату еще не получил. А вы мне не верите, да?

— А с какой стати мы тебе… — начал было Нургидан.

Но Дайру перебил его:

— Я завяжу глаза. Но ты, приятель, учти: наша напарница знает, с кем мы ушли. Если с нами что стрясется, тебе лучше в Аргосмире не появляться. Она на тебя Гильдию натравит.

Дайру блефовал. Он помнил, что они с Нургиданом еще не члены Гильдии. Судьба учеников волнует только учителя, а их учитель сейчас ни в какой беде не защитник.

Но Щегол понимающе кивнул: мол, ясно, дураков нету — против Гильдии переть!

Дайру дал завязать себе глаза. Нургидан неохотно последовал его совету, положившись на слух и чутье.

Чутье его и впрямь было изощренным. То, что для Дайру было просто зловонием, для Нургидана распадалось на множество запахов, каждый из которых он мог узнать и выследить отдельно. Поэтому легко было понять, где сейчас находится проводник. Отошел в сторону, к стене. Звук дыхания сместился ниже: нагнулся, что-то ищет у самой земли…

Оборотень усмехнулся. Повязка, ха! Не знает этот ворюга волков! Теперь, если понадобится, он, Нургидан, берется отыскать потайной ход!

Щегол возился у стены, постукивая чем-то деревянным. Потом поднялся, подошел к Нургидану. Тот напрягся, но Щегол лишь тронул его за рукав:

— Идите, куда веду… осторожнее, здесь крутые ступеньки!

* * *

Бешенство ушло, сменилось отчаянием, тоской, горьким стыдом. И злостью — даже не на идиотов, которые посмели помыслить такое про него, Шенги… нет, злостью на себя, дурака! Знал же свою вспыльчивость, пробовал с нею бороться. Но чтоб так разбуяниться!..

Сейчас-то Охотник понимал, что нужно было выслушать холодно и спокойно тот бред, который с серьезным видом нес дознаватель. Постараться разумно и дотошно найти прорехи в лживой сети его доводов.

Вместо этого — скамья, изломанная в щепки о спины тюремщиков, и стол, перевернутый на дознавателя. Что, разумеется, очень, очень приблизило торжество справедливости… хорошо еще, этим зрелищем не любовались ни ученики, ни Лауруш.

Увы, Шенги понимал: вернись время вспять, он вновь не сумел бы сдержаться.

Потому что самым мерзким было даже не обвинение. На него-то Шенги не очень обиделся. Всего-навсего обозвал дознавателя поганым отродьем Болотной Хозяйки и пропахал когтями стол перед ним.

Нет, драка случилась, когда тщедушный ублюдок, способный, видите ли, чуять магию, сообщил дознавателю, что у арестованного на груди — талисман огромной силы. Нельзя, мол, такую вещь оставлять заключенному. Кто знает, каких он здесь чудес наворочает!

И когда рука стражника потянулась к цепочке на шее Шенги… вот тут-то все и началось!

Сильный талисман? Еще бы! А когда-то был еще сильнее — до того как неведомые маги разделили его на три части. И части эти странствуют по мирам, выполняя любое желание того, к кому попадут в руки. Одно-единственное. Главное.

К Шенги осколок талисмана попал после того, как он, еще девятнадцатилетний парнишка, заблудился в Подгорном Мире. Какой это был позор! Но это не повторится: талисман в любой миг покажет Шенги мир вокруг, словно карту…

То есть мог показать, пока цепочка не была сорвана с шеи…

Шенги застонал. Острая боль потери, глухая тоска была даже сильнее обиды от несправедливого обвинения, сильнее стыда за свое неразумное буйство.

Но душу тяготило еще что-то. Сквозь мучительные воспоминания пробивалось другое чувство, донельзя знакомое и привычное. То, без чего не выжить в Подгорном Мире. То, что начинает вырабатываться еще в ученичестве и живет в Охотнике до его последнего дня.

Ощущение близкой опасности.

«Шкурой чую», — говорила Ульнита-напарница. А Шенги чуял — кровью. Близкая беда тугими толчками отзывалась в жилах, быстрее гнала кровь, тупыми молоточками постукивала в висках.

Но какая опасность может ждать среди ночи человека, запертого в тюремной камере? Откуда она возьмется? Из крысиной норы вылезет?

Вот утром — это да… Утром — допрос. Вероятно, с пыткой. Придется терпеть и доказывать свою правоту. Спокойно, сдержанно доказывать, без вчерашней дурости…

Нет. Молоточки в висках бьют все нетерпеливее. Не вечер принесет беду — ночь!

Шенги оценивающе оглядел камеру. Небольшая — шагов этак на шесть в длину и ширину. Под потолком — крошечное окошко, забранное решеткой. Вместо одной из стен — решетка, она же дверь. Каждое движение узника видно из коридора. И один раз по этому коридору уже прошли, позевывая, два стражника.

Шенги сидит не на голом полу и не на охапке прелой соломы: для него в камеру принесли матрас. Похоже, таких излишеств узникам не полагается, это уж его уважили. Кроме матраса, в камере только кувшин и ведро вполне понятного назначения.