Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени - Николаос Хриссидис

риторики. Ренессансные мыслители, отвергая боэцианскую схоластическую традицию, по большей части возрождали и пересматривали взгляды Цицерона; при этом стиль и элоквенция интересовали их больше, чем инвенция. Некоторые известные мыслители, включая Лоренцо Валлу, доходили до того, что объявляли диалектику составной частью риторики456. Следует также иметь в виду, что иезуитский учебный курс включал и риторику, и логику как отдельные дисциплины, хотя они отчасти перекрывались, когда речь шла об инвенции. Братья Лихуды в итоге встали на аристотелевскую точку зрения и рассматривали риторику и диалектику как параллельные вербальные искусства, пригодные для изучения любого имеющегося вопроса, но делающие это по-разному; например, Иоанникий проводит различие между несомненными и правдоподобными аргументами, а также между философским (то есть диалектическим) и риторическим определением. Наконец, Софроний тоже признает деление риторики на пять частей, подчеркивает роль подражания и запоминания при приобретении и сохранении риторических навыков и, подобно своему брату, дает разбор внутренних и внешних тем инвенции, занимающий весь остаток книги 1. Существенно, что и Иоанникий, и Софроний отступают от Влахоса в том, что касается способа стать хорошим оратором: по мнению Влахоса, обучение и занятия способны отточить ораторские навыки лишь в том случае, если будущий оратор обладает врожденной предрасположенностью к риторике. Лихуды же не объявляют врожденные риторические способности необходимой предпосылкой для того, чтобы преуспеть в красноречии457.

Сопоставление трактатов обоих братьев подтверждает гипотезу о том, что учение Лихудов об определении, задачах, пользе и составных частях риторики полностью соответствует иезуитской риторической традиции, сложившейся в конце XVI и в XVII веке. Так, для Лихудов риторика является искусством, образцами для которого служат героические изречения персонажей Библии и отцов церкви, а также древние авторы (особенно Цицерон и Демосфен). Двойная задача риторики заключается в том, чтобы найти необходимые убедительные аргументы по любому рассматриваемому вопросу и убедить слушателя в их точности и силе. Однако не одни только аргументы служат орудиями риторики. Для того чтобы убедить аудиторию, нужно манипулировать ее эмоциями и чувствами. Таким образом, ритор должен осознавать, что он говорит и как он это говорит; и слова, и язык тела и могут, и должны внести решающий вклад в достижение конечной цели оратора, состоящей в том, чтобы завладеть телом, разумом и душой аудитории. Упор на эмоции можно связать и с необходимостью в убедительных проповедях в эпоху церковных расколов, и с выдвинутым Игнатием Лойолой в его «Духовных упражнениях» требованием управлять эмоциями. Упор на эмоции, делавшийся в церковной риторике, переносился в судебную и в придворную риторику458. Таким образом, можно сказать, что Софроний и Иоанникий стали приверженцами и проповедниками «большого стиля», столь характерного для барочной иезуитской риторики конца XVII века, пусть даже они нигде и не говорят этого в открытую459. В этих рамках инвенция ставится в зависимость в первую очередь от амплификации, если требуется, чтобы ей удалось преодолеть индивидуальное интеллектуальное и эмоциональное «сопротивление» слушателя, завладеть его разумом и пробудить в нем эмоции посредством жестикуляции и театральных эффектов. Соответственно, элокуции в учебниках риторики уделяется больше внимания, чем инвенции, и она даже выходит на первое место при разборе составных частей риторики, поскольку обычно предшествует разговору о диспозиции460.

Б. Книга 2

В начале второй книги своего учебника (peri euphradeias – «Об элокуции»)461 Иоанникий отмечает, что «элоквенция занимается тропами [tropous] и фигурами [schemata] [речи], причем тропами и для выстраивания периодов, и для расширения и усиления различных речей и изречений [pantoious logous, kai apophanseis]»462. Иоанникий признает, что отступает от общепринятой практики, разбирая элокуцию прежде диспозиции (в учебниках риторики они обычно рассматриваются в обратном порядке), но утверждает, что делает это ради учеников, ибо начинающие ораторы сталкиваются с трудностями, если первым делом не обучатся искусству выразительной речи463. Он выделяет три аспекта элокуции: изящество (kompsoteta), ценность (axian, то есть полезность) и композицию (synthesin). Изящество речи гарантирует ее четкость и ясность и в свою очередь включает hellenismos и прозрачность (sapheneia). Hellenismos позволяет очистить речь от солецизмов и варваризмов, в то время как прозрачность подразумевает, что оратор использует для выражения своих мыслей как обычные (synethe), так и специфические (idia) понятия, то есть слова, используемые в обычной, повседневной речи, но специфические применительно к данному предмету. Иоанникий советует ученикам искать примеры ясности в древних языках и в наставлениях и произведениях древних авторов464. Что касается ценности элоквенции, она проявляется в тропах и фигурах речи. Автор выделяет две категории тропов: монолектические и перифрастические (букв. «состоящие из множества слов»)465. Имеется семь видов монолектических тропов: метафора, синекдоха, метонимия, использование отсылки вместо имени собственного (antonomasia), ономатопея, использование слова по аналогии (katachresis), замена одного слова другим (metalepsis). Что же касается перифрастических тропов, в их число входят аллегория, иносказание (periphrasis), перестановка слов (hypervaton) и гипербола (hypervole). Автор дает определение каждого из этих тропов, а затем, в качестве иллюстрации, – пример (обычно придуманный им самим или позаимствованный у античных авторов)466.

После этого Иоанникий переходит к фигурам речи. Согласно его несколько невнятному объяснению, они отличаются от тропов тем, что связаны с использованием слов как таковых, без какого-либо «переноса или изменения» их изначального смысла467. Существует три способа построить фигуру речи: посредством добавления (kata prostheken), сокращения (kat’ aphairesin) и сходства (kath’ homoioteta)468. Во всех случаях Иоанникий приводит определение и пример. Например, разбирая symploke (повторение первого и последнего слова или словосочетания предложения в нескольких предложениях подряд), он отмечает, что эта фигура представляет собой объединение epanalepsis (повторение одного и того же слова или словосочетания в начале и в конце предложения) и epistrophe (повторение одного и того же слова или словосочетания в конце нескольких предложений подряд), то есть случай, «когда предложение начинается и заканчивается одним и тем же словом», и подчеркивает, что этот прием наиболее уместен в речах, посвященных добродетели. Он приводит следующий пример: «Желаешь ли ты, о христианин, обуздать наслаждения? Молись! Желаешь ли ты, о христианин, побороть врага девственности? Молись! Желаешь ли ты, о христианин, нести венец стойкости? Молись!»469 Для большинства прочих примеров Иоанникия тоже характерно обращение к теме этичности и морализма. Давая иллюстрацию lysis (растворения, то есть отсутствия союзов между словами или фразами), автор пользуется случаем, чтобы воспеть хвалу просвещению: «обучение грамоте воспитывает молодежь, наставляет стариков, красит счастливых, позволяет избежать несчастий, доставляет радость родным [букв. oikeiakous, «живущие под той же крышей»], не дает оставить учеников без присмотра [букв. holonyktei meta ton spoudaion]». В тексте постоянно встречаются