Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени - Николаос Хриссидис

4‐й колон: Кого бесстыдная любовь женщин и плотские желания, приносящие гнусные удовольствия, не довели до бесчестия, распущенности и утраты способности к разумному мышлению?487

В следующей главе Иоанникий рассматривает амплификацию предложения, ссылаясь на труды «различных софистов»488. Впрочем, в реальности он ограничивается резюме и парафразом теории Афтония об амплификации. Приведя данное Афтонием определение koinos topos (общего места или темы), Иоанникий переходит к рассмотрению различных способов амплификации, следуя приведенному у Афтония делению этого предмета на десять глав489. Он советует ученикам изучать «старые истории и старые примеры» (надо полагать, принадлежащие перу античных авторов), поскольку даже теоретики амплификации разбирают ее, ссылаясь на мнения, верования и обычаи былых эпох. Соответственно, ученикам следует активно знакомиться с этими историями в качестве противовеса «дурным обычаям и испорченности» нынешней эпохи490. В этой части автор излагает предмет кратко, сжато и едва ли не поспешно. В данном месте он ближе, чем когда-либо, подходит к рассмотрению элементов судебных выступлений. Вообще, для всего курса риторики Иоанникия гораздо более характерен интерес к созерцательному и эпидейктическому красноречию. Соответственно, предметом его внимания в первую очередь оказывается сочинение проповедей, экзегез и панегириков491. Единственный приведенный им пример, похожий на выступление в суде, – речь с осуждением бунтовщика, восставшего против своего отечества492. Он рассматривает anaskeue (опровержение, то есть выступление против кого-либо) и kataskeue (доказательство, то есть выступление за кого-либо), которые необходимы в судебной речи. Кроме того, он приводит краткий обзор основных моментов, вокруг которых оратору следует выстраивать речь как первого, так и второго типа493. Тем не менее стоит подчеркнуть, что в качестве иллюстрации он выбрал пример из мифологии (парафраз, взятый у Афтония), не имеющий связи ни с одним реальным судебным делом. Иоанникий дает своим ученикам «опровержение» и «доказательство» мифа о союзе Аполлона с Дафной494. Шаг за шагом следуя вышеупомянутому обзору, он «сочиняет» (то есть заимствует у Афтония) две речи, наполненные аргументами, опирающимися на естественно-научные факты и общепризнанные взгляды (например, о том, что мужчина физически сильнее женщины), а также на религиозные представления. Например, отвергая как невозможный союз земли с рекой Ладон (от которого, согласно мифу, и родилась Дафна), он напоминает своим ученикам, что Дафна, земля и река имеют различную природу. Кроме того, брак – одна из тех вещей, которые постигаются чувствами (ho men gar gamos ton aistheton estin), в то время как земля и река «не обладают никакими чувствами»495. Более того, приписывать богу («даже так называемому богу») самые низменные стороны человеческой природы (такие, как сексуальное желание) равносильно нечестивости, ибо в таком случае между богом и человеком не будет никаких различий496. И разве может такое быть, чтобы мужчина, бегущий за женщиной, не сумел ее догнать? «Ибо мужчины превосходят женщин [в скорости], а чтобы женщина обогнала так называемого бога?!»497 (Примечательно, что под конец данного примера Иоанникий советует своим ученикам смотреть другие примеры у Афтония: это служит еще одним указанием на то, что братья пользовались трудом Афтония в качестве учебного пособия.) Даже с учетом того, что Иоанникий критикует миф, выступая в поддержку утверждения о том, что Аполлон действительно любил Дафну и соединился с ней, он сперва предупреждает своих слушателей, что нужно соблюдать осторожность, когда нападаешь на (древних) поэтов, поскольку это по определению означает идти против муз. Далее он указывает, что Дафна в каком-то смысле все равно могла быть рождена от союза земли и воды: «в конце концов, разве не к земле и воде восходит начало всех вещей? Разве не стихиями [stoicheia] порождены семена [spermata] всех вещей?»498 Разумеется, Дафна была красива, продолжает автор, ибо всему, что первым произрастает из земли, присуща своя особая красота. И вполне возможно, что красота Дафны привлекла так называемого бога, ибо все красивое есть дар так называемых богов. В любом случае красота – первое из всех «благ», что любят и к чему стремятся. В то же время Иоанникий подчеркивает и моральный аспект этой истории. Можно видеть в Дафне воплощение добродетели, а в Аполлоне – любителя добродетели, которому приходится преодолеть много препятствий, прежде чем он обретает ее499. Более того, Дафна-дерево500 вполне обоснованно становится символом пророчества; поскольку многие поэты славят благоразумие и самообладание Дафны, вполне уместным выглядит то, что дерево, получившее от нее свое имя, может служить источником знамений (пророчеств), ведь «знамения есть следствие самообладания». Затем, однако, автор возвращается к натуральной философии, утверждая, что мать-земля вполне могла принять дочь обратно в свое лоно, так как все смертные вещи всегда возвращаются туда, откуда они происходят. Забирать и отдавать – это «и главные, и особенные обязанности земли [kyria erga oikeia te (вариант на полях: edika tes, tes ges) tes ges], ибо люди уходят под землю, а деревья произрастают из земли, и иначе не бывает»501.

Обращение к мифу об Аполлоне и Дафне, переработанному Афтонием в пример истолкования (как утвердительного, так и отрицательного), четко иллюстрирует одну из главных особенностей лихудовской риторики: то обстоятельство, что она сочетает религиозные и нравственные догмы с современной «научной» (то есть натурфилософской) мыслью и античной литературой в сознательной попытке создать продукт, приемлемый и для разума, и для веры. Разумеется, степень, в которой каждый из вышеуказанных элементов присутствует в каждом конкретном случае, обусловлена разбираемым вопросом. Соответственно, при последующем разборе chreia (максимы)502 и gnome (мнения, высказывания, изречения)503 Иоанникий прибегает в основном к моральному и этическому словарю, что вполне понятно, так как речь идет о благочестии и добродетели. Но время от времени его словарь становится неожиданно умеренным и реалистичным. Так, в качестве первого примера при разборе максимы приводится изречение из Екклезиаста (10:19): «за все отвечает серебро» (tois chremasi panta hypokeintai)504. Иоанникий совершенно спокойно описывает стремление людей к богатству и ту безопасность, славу и уважение, которые оно дает. Он доходит до того, что утверждает, будто бы счастье, которое приносят деньги, сильнее радости, которую доставляет матери ее новорожденное дитя. Единственным завуалированным указанием на проблемы, которые могут создавать деньги, служит следующее утверждение: «все и всякое, что случается с людьми, как хорошее, так и плохое, случается посредством денег»505. В качестве другого примера служит максима: «Иосиф пал на лице отца своего, и плакал над ним, и целовал его» (Быт 50)506.