Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

— Я тоже знаю, как мне поступить!

Испугалась мать:

— О чем ты, доченька? Что скажет отец?

— Девушка и с отцом должна разговаривать лицом к лицу, когда речь идет о ее судьбе.

— Ты думаешь, все должно быть по-твоему? — буркнул появившийся в комнате отец.

Акгыз потупилась, но вскинула голову.

— Я с Абдыром не то чтобы в одном доме… не знаю, как и в одном ауле с ним живу. За что его хвалят? Кто он такой? Человек, который из одного рубля пытается сделать два. День и ночь ловчит. И за это его любить? Нет. Мне нужен честный парень. Пусть не вдоволь, но своим трудом, честным хлебом свою семью кормит.

— Разве в нашем ауле есть такие парни?

— Много.

— Говори мне, кто? — вкрадчивый голос отца задрожал от гнева.

Какой бы смелой ни была Акгыз, но и она запнулась под грозным взглядом родителя.

— Кто?

"Если дрогнешь, проявишь слабинку, — мелькнула мысль, — потеряешь Гараоглана". И Акгыз тихо сказала:

— Его зовут Гараоглан.

Это имя поколебало решимость матери и заставило дрогнуть отца, видимо, вспомнившего в этот момент кем-то произнесенное изречение: "Воля дочери принадлежит ей", и помянувшего его недобрым словом. И тут же, не меняя тона, спросил:

— Это еще не все, что ты собиралась сказать. Твои слова: "Я сама знаю, как поступлю". Как же? Говори, мы и это выслушаем.

Акгыз не слишком смутилась. Назвав Гараоглана, она как бы воочию увидела его, почувствовала рядом, ощутила опору и воодушевилась.

— Если будете настаивать со своим Абдыром, то, не сегодня так завтра, возьму за руку Гараоглана и перешагну порог его дома.

— Боже спаси! — мать, испуганно косясь на отца, замахала руками. Отец потерянно молчал. И в его взгляде таился испуг. Не было до сего времени случая, чтобы девушка их аула, взяв за руку парня, ушла в его дом. Что может быть для них, пятидесятилетних, хуже позора перед людьми? Нет, видно, дочь не переспоришь, судьбу не обойдешь.

Свадьбу Акгыз и Гараоглана готовили спешно, приурочив ее к октябрьским праздникам. Особого веселья не было, потому что Гараоглана призывали в армию и вскоре он должен был покинуть молодую жену. И все-таки свадьба удалась на славу, и гости, и родственники остались довольны. Счастлива была и Акгыз, сумевшая отстоять и себя, и любимого, и только одно слегка смущало ее: не удалось ей сравняться с Гараогланом — он уже работал на мототележке, а по вечерам учился на водительских курсах. Заботы же о свадьбе, шитье и вышивки связали Акгыз по рукам и ногам.

Гараоглан в первую же сладостную ночь вспомнил об их споре.

— Ну как? — ласково обнимая жену, пошутил он. — Ведь я же говорил — не сможешь сделать, что я сделаю.

На сияющее лицо Акгыз набежало облачко. Она нежно прижалась к Гараоглану и прошептала ему на ухо:

— Не спеши, ведь не все в один миг делается.

Акгыз заранее подготовилась к проводам Гараоглана, собрала все необходимое ему в путь, и то, что она действовала самостоятельно, опережая хлопоты его родителей, немало смутило и озадачило их. Нарушала обычаи невестка. Однако так взаимно внимательны были друг к другу невестка и сын, что родители не решались и, пожалуй, даже скорее любовались ими, чем осуждали. И поэтому, когда Акгыз, взяв в руки легкий вещмешок мужа, показала тем самым, что пойдет его провожать, родители, хотя и растерялись, не посмели ее удерживать, но и сами не решились пройти всей семьей через село, остались дома, украдкой наблюдая из окна, как Акгыз, единственная женщина среди собравшихся мужчин, идет, гордо вскинув свою красивую голову, рядом с их сыном и своим мужем Гара-огланом. До сего времени в Ходжаябе не было такой смелой невестки. Да разве одного Гараоглана провожали тем днем. Много парней, и холостых, и женатых, отправлялись служить Родине, но лишь с одним Гараогланом шла жена, остальных же провожали отцы, дядья, братья. Провожали и женщины, правда, лишь тоскливыми взглядами из дверей, из окон, и, надо думать, многие в тот час, глядя на гордо шагавшую Акгыз, упрекали себя за излишнюю робость, за нелепое почитание глупого обычая, извечно принижавшего женское достоинство, ибо многие впоследствии сожалели и сознавались, что хотели бы поступить как Акгыз, а девушки на выданье, эти тихие красавицы с опущенными на грудь косами, и вовсе сочли Акгыз преобразовательницей и впредь стали открыто следовать ее примеру. Что и говорить, хоть всего лишь один "конский пот" отделял маленький Ходжаяб от большого города, а городские нововведения переваливали через барханы долго, так что Акгыз и в самом деле явилась преобразовательницей.

Конечно же, Акгыз не хотелось выпускать из своих объятий желанного мужа. Особенно трудно приходилось в первые дни, когда постоянно казалось, что Гараоглан то выезжает с конца аула на своей тележке, то появляется с милой улыбкой из глубины комнаты, и, прижимая к груди дорогую женушку, касаясь губами ее губ, нежно спрашивает: "Ну что, можешь, как я?" Тоскливо было Акгыз на улице, и дома она не находила себе места. Дом-то был еще не освоенный… Акгыз, до девятнадцати лет ходившая в одну дверь, привыкшая к своей матери и отцу, еще не успела привыкнуть ко второй матери и второму отцу. Но хотя родной родительский дом находился в нескольких шагах, наведываться туда Акгыз одна стеснялась. Вот если бы с Гараогланом, тогда, конечно, непременно бы пошли тотчас же.

Акгыз в одиночестве только и думала о Гараоглане. Как он там, ее неизбывно родной? Днем эти долгие мысли приближали к ней Гараоглана, а ночью он приходил к ней во сне. Однажды Акгыз сильно испугалась. Не было на лице Гараоглана обычной милой улыбки, и обычные шутливые слова его "не можешь, как я, Акгыз" прозвучали упреком, как будто ставил ей в вину ее солдат, ее защитник, проснулась Акгыз в горячем поту, с волнением в сердце. А вдруг и правда своим бездействием Акгыз обижает мужа, ведь свидетелем ее клятвы были только он да белое хлопковое поле. "Разве моя рука не может держать руль", — так ведь говорила она, и были сказаны еще и другие слова, от которых тоже нельзя отступиться, хотя, разумеется, из мужчины не сделаешь женщину, а женщину не превратишь в мужчину. Впрочем, разве из этого следует, что я не могу делать то, что делает Гараоглан? Ведь он всегда говорил мне: "Ты вольна, моя Акгыз, делай, что тебе по душе". Почему же тогда я не могу достичь большего? Потому, что я женщина? Отец