Первый практикум. Напиток бессмертия - Ина Воронина

показались городские строения. Движение на реке стало оживлённым. На холме возвышались красивые дома, к воде спускалась широкая лестница. На берегу мелкими цветными муравьями сновали люди. Река вильнула вправо и вынесла плот в излучину. Зрелище и впрямь было захватывающим: зеленоватая мутная Ямуна внезапно врезалась в прозрачную Гангу, и какое-то время реки не смешивались, красиво вихрясь на границе вод. Под палящим солнцем вода искрилась и бликовала.

— А где третья река? — спросила Ольга.

— Сарасвати покинула наш грешный проявленный мир и теперь невидима. Но она здесь. Мы все это знаем, — торжественно ответил Хануман. — Давайте вот там пристанем, хоть не затопчут. Хорошо, что не Кубмха Мела, тогда бы вообще не пристали. Но она попозже, в месяце Магх.

— А я знаю, что это! — вдруг вскинулась Настя. — Это такой фестиваль в Аллахабаде. Самый большой религиозный праздник в мире. Туда столько людей приезжает, что приходится строить временный город для паломников.

— Серьёзно? — изумленно проговорил Хануман. — Я и не знал! Жаль, не увидим! Запасёмся подарками, а то к мудрецам с пустыми руками ходить не принято. Кстати, может, по городу пройдёмся? Тут красиво. А то Индрапрастху вы, так сказать, не с того ракурса посмотрели. А потом в ашрам рванём.

— Куда? — спросил Вельский.

— В ашрам, — пояснила Настя. — Дом отшельника называется ашрам.

— Правильно, — поддакнул Хануман. — Означает «защищённое место».

Ребята переглянулись и кивнули с любопытством на лицах. Виктор горел желанием скорее бежать к мудрецу с вопросами, но оказался в разгромном меньшинстве. Хануман указал на берег. Набережная была наводнена народом. Люди купались, общались, полоскали бельё, жгли благовония в бронзовых блюдах, смеялись. Ребята направили плот к указанному месту, где было не так многолюдно. Плот тихо пристал к берегу, и Хануман стал деловито привязывать его к большому камню. Ребята ступили на твёрдую землю, Саша тут же присел на одно колено, пригляделся к земле и сдавленно выдохнул:

— Что за?..

Все посмотрели под ноги и чуть не подпрыгнули — скалистый берег и каменные ступени на берегу реки были покрыты человеческими волосами.

— Не дёргайтесь, — добродушно сказал Хануман. — Это паломники отрезают волосы для подношения своим почившим предкам.

— Дико выглядит… — пробормотала Маша.

Ступать босыми ногами по такому необычному ковру было жутковато, и ребята невольно поднялись на цыпочки. Только Хануман шагал твёрдо и размашисто.

— Хануман, а Вы не боитесь, что экскурсия в компании обезьяноголового мифического товарища может обернуться катастрофой локального масштаба с давкой? — спросила Даша.

— Сама ты мифическая! — обиделся Хануман. — Здесь верят, что живой образ бога приносит удачу, так что ряженых ходит много. Вот я и буду ряженый. Может, ещё и подарков надают.

— Лучше всего прятаться на виду, — кивнул Берг.

— Именно! — кивнул Хануман и с хитрой улыбкой добавил, — в крайнем случае сделаю вот так.

Он встал по стойке «смирно», странно дрогнул, а через секунду на его месте сидела маленькая симпатичная ничуть не мифического вида обезьянка. Компания дружно охнула, а Хануман хихикнул, вскочил на плечо взвизгнувшей Ольге, игриво тяпнул её за ухо и многозначительно поиграл бровями. Ольга рыкнула и не вполне деликатно ссадила обезьянку на плечо Виктору. Хануман спрыгнул на землю, вернул свой прежний облик и засмеялся, а ребята начали наперебой выкрикивать:

— Ну круто!

— Вот это трюк!

— Клаааасс!

Недалеко от Ямуны они увидели два небольших храма, у входов в них толпились люди, звучала музыка, били барабаны. Хануман указал на них ладошкой и сказал:

— Этот — Шивы. А этот — мой. Козырно, правда?

И он с улыбкой обернулся к следовавшим за ним школьникам.

— В смысле, Ваш? — опешил Ян. — Это прям Ваш храм?

— Ну да, — Хануман гордо кивнул. — Там моя лежащая статуя. Сейчас воды Ганги у самых её ног, потом отступят. Такая особенность у храма.

— Я впервые общаюсь с кем-то, кому посвящён храм, — пробормотал Снегов.

— Серьёзно? — удивился Хануман и хлопнул его по плечу. — Здесь такое сплошь и рядом! Привыкай!

Праяг не был похож на Индрапрастху. Дома были коричневыми, воздух наполнен ароматом курящихся повсюду благовоний. До слуха доносились мантры и песнопения, по улицам ходили странствующие аскеты, одетые покрывала в цвета охры. Это были садху, как их назвал Хануман — люди, посвятившие себя богам, аскезе, проповеди и отречению от всего мирского.

— Каждый индус в своей жизни может пройти через четыре этапа жизни, — рассказывал Хануман. — Сначала человек должен учиться, таких называют Брахмачарья.

— Так вот, что это было! — воскликнул Руслан. — Сын плотника был Брахмачарья. Мы всё боялись, не едят ли тут их, а это, оказалось, значит «школьник».

Хануман расхохотался.

— Да, Брахмачарья — это ученики. Все дваждырождённые обязаны постигать Веды! Потом, в двадцать пять лет, люди могут взять на себя ответственность за семью. Это Грихастха, в этот период можно любить, рожать детей, наживать богатство.

Хануман махнул ладошкой на толпу.

— Смотрите, стариков нет. Когда кожа сморщится, а волосы поседеют, человек может стать Ванапрастха, отшельником. Он уходит в лес и постепенно отдаляется от мирских привязанностей. С ним может жить супруг, а другие люди могут только ненадолго приходить к нему за советом.

— А это тогда кто? Они же старики, — поинтересовался Вельский.

— Это особый период в жизни! Когда супруг умирает, и у Грихастха не остаётся совсем уж никаких земных дел, он может стать Санньяса, блуждающим проповедником. Садху — они санньясы. Они отказываются от всего мирского, от любой привязанности. У них нет супругов, детей, дома, родителей, имущества. Они умирают для мира. Даже иногда похороны себе устраивают. Символические, разумеется.

— И что, все так? — спросил Виктор.

— Конечно, нет, — улыбнулся Хануман. — Большинство так влюбляется в семейный этап, что продлевают его до конца своих дней.

Хануман указал на ограждённое многоствольное неимоверно разросшееся дерево, отдалённо напоминающее фикус в приёмной директора.

— Это — Акшаяват Тритхарадж.

Под деревом молились, оставляли подношения, воскуряли благовония.

— Чего-чего радж? — пробасил Берг.

— Неумирающее древо, баньян, — пояснил Хануман. — Оно видело, как был сотворён мир. Сам Вишну спит в его листве!

— Товарищ Хануман, а как дерево может быть свидетелем рождения мира, если оно само в мире? — ехидно спросил Агеев.

— Не придирайся, Руслан! — обиделся Хануман.

Город был пропитан храмовым духом — шествия богомольцев под оглушительную музыку протанцовывали к реке и обратно. На каждом углу стояли статуи богов, которым все проходящие свидетельствовали своё почтение приветственным жестом. Духовные учителя, гуру, проповедовали сидящим у их ног прямо на земле ученикам.

Ряженых и правда было много, по улицам ходили люди с выкрашенными в разные цвета лицами, увешанные цветами, черепами, браслетами и цепочками. К ним подходили, испрашивая благословения. Наконец, подошли и к Хануману. Мужчина с самым