Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

– Кулики.

– Кулики? – не поверил Ингвар. – Да что в нихесть? И вообще, кулики – это забава для детей. Еда для нищих.

– Или бекасы, – поправил себя Павка. – Хотяпо запаху похоже на песочников, они в это время самые жирные… Я бы не отказалсяеще и от жареных жаворонков, только где их возьмут?

Он опять сглотнул слюну. Ингвар хмуро рассматривалподготовку к пиру. В сторонке группа детей торопливо ощипывала дроздов, там жеопаливали крохотные тушки, обмывали, натирали тертым можжевельником и целымидюжинами насаживали на палочки. Так и жарили, поливая маслом, чтобы лакомствоне подгорело.

Павка за спиной сопел, мычал, шумно глотал слюни. К крыльцуподскакал на прутике мальчонка. Замер, вытаращив глаза на огромных страшныхрусов. Которые, как рассказывала бабушка, из моря вышли вместе со своим дядькойЧерномордом, чешуей, как жар, горя, а теперь грабят и убивают в их лесу, амалых детей живьем едять…

Павка спросил доброжелательно:

– Ты чей? Из тебя лихой наездник будет! Прямо хазарин.

Тот застеснялся, опустил личико долу и начал ногой ковырятьземлю. В сторонке челядин угрюмо покосился на могучих русов, никто из мужчин нелюбит смотреть на мужика выше себя ростом, но ответил за мальчонкусловоохотливо:

– Да Дубов он, выплодок Дуба, который в одиночкузамостил гать! Да и все на том конце Дубичи. Их столько, что их целая дубрава!А молодняк уже будет и вовсе Дубровскими!.. Не род, а новое племя выйдет излеса!

Он захохотал, довольный, явно тоже был из рода Дуба, понесна коромысле тяжелые бадьи. Павка смотрел довольно, он и без политики великогокнязя старался подружиться с местными. Теперь и другие мальчишки, видя, чтосына Дуба живьем не съели, начали опасливо приближаться, глядя на русов сострахом и восторгом.

Ингвар поманил пальцем самого смелого, что остановился прямоперед крыльцом:

– А тебя как зовут?

Тот высморкался по-древлянски, поочередно зажимая большимипальцами ноздри, вытер грязную ладонь о волосы, ответил независимо:

– А как и моего деда. У нас всегда называют в честьдеда.

– Хороший обычай, – одобрил Ингвар. – А какзвали твоего деда?

– А моего деда назвали в память о его деде, –ответил мальчишка, уже удивленный такой тупостью руса.

Ингвар внезапно ощутил, что за ним наблюдают серые глаза.Именно серые, именно глаза дерзкой княгини, от одного имени которой у него отзлости сердце начинает бухать, как молот, а перед глазами встает краснаяпелена.

– Ладно. Но как тебя зовут, когда пора обедать?

Мальчишка вытаращил глаза:

– Тю на тебя! Меня никогда звать не приходится. Явсегда за столом самый первый!

Павка расхохотался. Ингвар, чувствуя себя посрамленным,попятился в сени. Не видел, откуда за ним наблюдают, но чувство самосохраненияподсказало, что лучше оказаться под прицелом десяти самострелов, чем этих серыхглаз.

В ожидании ужина русы отдыхали, копили силы. Спокойные инемногословные, они выгодно отличались, на взгляд Ингвара, от суетливых ипостоянно роняющих свое достоинство древлян… как и прочих славян, как быпо-разному ни звались.

Ингвар стоял у окошка, разглядывал двор, благо в его комнатеоно было на уровне груди. Кур и свиней угнали, а то и переселили на вертела,суматохи не убавилось, но Ингвар чувствовал, что его взор снова и сноваобращается к странному капищу. Из окна видел его только краешком, но привзгляде на этот колышек с затупленным концом всякий раз шерсть поднимается назагривке, а в горле нарастает рычание. Кровь, судя по всему, не убирают, ееслизывают собаки или лакают свиньи, а на остатках жирует целая стаяраскормленных зеленых мух…

Его плечи передернулись. Олег приучил быть терпимым ко всембогам, потому капищ Ингвар не трогал, волхвов щадил, главных богов славянузнавал по их резным столбам, но именно этого припомнить не мог, а при взглядена него чувствовал такую необъяснимую злость, что дыхание учащалось до свиста вгруди, а перед глазами вставала кровавая пелена, как в момент, когдапревращался в берсерка.

В коридоре послышались шаги. Ингвар резко повернулся,непроизвольно пошарил на поясе. Дверь открылась, за порогом стоял молодой ивысокий по мерке древлян парень. Был он в полотняной рубахе до коленей, лаптях,от которых шел смолистый дух, но на веревочном поясе висел короткий меч. Пареньсмотрел с откровенной враждебностью. Когда заговорил, в голосе звучаланеприкрытая ненависть:

– Княгиня велела передать. Уже можно опуститься напервый поверх.

– А что там?

– Обед готов.

– И на два десятка моих людей?

– Их девятнадцать, – поправил пареньмногозначительно. – Пока девятнадцать.

Ингвар не сомневался, что его людей не только посчитали, нои заметили, кто в кольчуге, кто в копытном панцире, кто выглядит умелым, а ктоне очень.

– Когда будем уезжать, – сказал Ингвар, – насбудет больше.

Парень зыркнул исподлобья, не нашелся, что сказать, славянезадним умом крепки, пробурчал:

– Там в нижней палате добавили на один стол больше.

И вышел, хрястнув дверью так, что с потолочных балокпосыпалась труха.

Ингвар, чувствуя себя без оружия голым, медленно ступал полестнице, стараясь что-то услышать и заметить как можно раньше, в этомпреимущество воина, а на последней ступени остановился, осматриваясь. Отсюданижняя палата была как на ладони.

Длинный стол, за которым уже сидели его дружинники,поставили ближе к огню. Только почетных гостей сажают к огню, ибо огонь – этобог, а к богу допускают лучших. Древляне явно скрипят зубами, но старые обычаиблюдут. Может быть, на этом и удастся поймать, ибо Олег не блюдет ни старых, ниновых. Он делает то, что нужно сейчас или понадобится в будущем, а не то, чтовелели предки. Брехня для дураков, что, мол, без знания прошлого нет постижениябудущего. В прошлом не было тех задач, которые решают сейчас, и старым опытомвоспользоваться нельзя.

За тремя столами сидели древляне. Сидели редко, Ингварсдержал усмешку. Воинов здесь хватает, но ему решили показать только хорошовооруженных, в кольчугах и в сапогах, а таких в любом племени можно перечестьпо пальцам. Здесь их четыре десятка. Это все же побольше, чем русов за столом,но за стенами крепости еще пять сотен тяжеловооруженных русов, каждый изкоторых в полном воинском доспехе. Этого хватит, чтобы осадить древлян так, чтомуха не вылетит, мышь не выскользнет.

Он опустился на лавку во главе стола. На него посматривалиожидающе. Он был настоящим воеводой – умелым, опытным, всегда побеждающим.Первым бросался в бой, последним выходил. Дрался с обнаженной головой, щитом непользовался: мечи держал в обеих руках. Его любили, ему доверяли. Но сейчас ончувствовал, что впервые инициатива ускользнула из рук.