Русская нарезка - Павел Кушнир

мне мотылька-политрука. У меня была толь­ко инструкция в закрытом пакете. Хотя я видел, что они над кипящим чайником расклеили его, прочли и запечатали об­ратно. С тех пор я использую сургуч. С детства люблю сур­гуч. Мать швырнула конверт на стол, когда я мирно пил чай, слегка, впрочем, подёргиваясь.

Вот они, твои поганки будущие.

Отец смотрел исподлобья и следил как я буду реагировать на то что они открывали и смотрели. Мне всё равно. Пускай идут и сами собирают, расхищают народное добро. Два раза я ошибся с выбором и наедался совсем не теми грибами. На третий раз мне повезло. Наставление юным сердцам: бейся, бейся лбом в стену, лоб заведомо крепче. После второй, по­следней моей неудачной попытки я долго ходил по лесу, по­ка не сознал окончательно, что снова наелся чего-то не того, тогда вышел в поле, прямо под закат, в мух, и ветер или что- то ещё выло почти незаметно, однако ясно слышно. В ниж­ней части лёгких и позади глаз я чувствовал тоску и печаль. Когда я пришёл домой, родители мои сидели молча за сто­лом. Я тоже присел и открыл «Правду», стал читать передо­вицу, и тут, совершенно неожиданно, меня вырвало. Я бук­вально заблевал портрет Сталина. Они опешили, просто за­стыли. Я сам быстро всё убрал и вымыл.

Что ты делаешь. Подставляешь нас. — он был бледный, упавшим голосом — отец — когда всё было уже чисто. Я с детства любил собирать грибы. Я находил их больше всех в семье. А тут ты ползаешь ужом в траве и вы­сматриваешь маленькие поганочки. Мне нравилось часами, не разгибая спины, рыскать по просекам в поисках волшеб­ных грибов. И вот ты набрал столько сколько набрал и готов полетать. Ты закидываешь в рот 29 грибов с отвращением пережёвываешь и ждёшь результата и он приходит спустя 27 минут.

Лёгкое головокружение слабость в теле расфокусировка зрения это в тебе развивается трип 42 минуты ты чувствуешь как тебя переполняет счастье ты доволен ты рад ты смеёшься но всего этого становится ещё больше ещё и ещё пока ты не попадаешь на первую волну грибов она обрушивается на те­бя и ты не в силах ничего сделать ты хохочешь открыв рот пытаешься что-то говорить но в какой-то момент ты понима­ешь что ты уже ничего не

И любишь пол обнимаешь пол ложишься на пол и пол кажется прекрасным с него не встать

контролируешь это ответственный момент. Здесь надо просто раскрыться навстречу и не пытаться что-то удержи­вать. От себя нужно отказаться, и открыться, тогда первая волна партийных чисток вынесет тебя в психоделическое путешествие сквозь оболочки воинских званий. номенкла­тура живой сетевидной энергии духа индейцев и колдуны, сгорбленные внутри отречения от искусства будет создан узор общения экосистемы одушевлённого леса и, лесные люди, мы уходим в леса. Грибы и лес — неотделимая часть и надо есть только на свежем воздухе.

Это очень ответственный момент, ибо если ты испугаешь­ся, если ты на секунду засомневаешься, то грибы повернутся к тебе спиной и окрасят мир в зловещие цвета

Зимой 1941 года в пустую Москву просачивались инте­ресные препараты. Так я познакомился с ДМТ. В немецких листовках писали, что ДМТ сильнейший из существующих наркотиков. Сдаваться немцам я не собирался, но насчёт ДМТ они не соврали. Они обещали просветление духа обре­таемое с помощью материального вещества. Это основыва­ется на убеждении в том что все духовные процессы имеют материальную природу. Немцы всё валят в одну кучу. Может ли вещество дать познание добра и зла и настолько сильные перемены в потомках до самого конца — но и поедание Плоти Бога светлой встречной — мы временами есть то что мы едим. Трепеща ключами, расшвыривая вороха бумажек, они бежали на Восток. Эвакуированные совершали своё па­ломничество. И осторожно, задумчиво, холодными гитле­ровскими пальцами 28 панфиловцев галлюцинация Жукова ничего одни ежи варят и варят поднимая ежами дух — гени­альная конструкция из трёх — меланхолично в бинокли на колокольню — блицкриг забуксовал. Когда мы дождёмся правды? Александр Фёдорович — малая секста вверх — и её кризис (на самом деле, конечно, триумф, одна из высших точек) — распад системы — всё ради него лучшая песня предсмертная — единственная — нет, но лучшая (лучшая песня — посмертная, как «Стыд и срам»). В ту ночь я много общался с единомышленниками — уторчанным в хлам на­родным ополчением — ребята охотно переубедили меня в том, что психоделики это всего лишь, как и политика, фан- тазмы, галлюцинации. Говорилось многое и про вещества какие для чего используются и про миры, про сны, про мат­рицу. Дело в том что всякий психоделик имеет свой собст­венный разум на деле получалось так сначала ты ешь грибы потом они едят тебя в грибах находятся духи, индейцы, эль­фы, колдуны, в марках роботы, в первитине эсэсовцы.

Всякий контакт и общение имеет свой собственный разум, а иметь помимо этого ещё и свой внутри есть безымянный дар свыше. Я не хотел обрекать себя на блуждание в силовых линиях сотворённого мира. Я не верю что все психические процессы имеют материальную природу. Я хочу только сво­боды. Сознавая и чувствуя свободу, я встал на безовцый и аволкый путь самоотречения. Я не буду просить и брать, я стану отдавать и каяться. И нарушать обещания, в частно­сти, воинскую присягу. От тяжёлых наркотиков я отказался, теперь и от лёгких отрекаюсь. Кофе не стану пить и чай, в них алкалоиды. И воевать я не пойду. Я знаю, что мы будем бить врага на чужой территории, малой кровью. Мы прольём мало крови, а враг много. Это я мало крови пролью, а много выпью. Я выбираю несотворённое в себе и уже не вижу про­блемы в том что есть и сотворённое на всех этажах. Стрелять не буду. Из двух путей без колебания выбираю смерть. И это должно быть красиво и легко, а некрасиво. И нелегко. И как после этого чистить картошку? Блок видел очень далеко вперёд. Он заметил новое в смешении человеческой приро­ды через несколько ступенек вниз и вбок с далёкими от вся­кой части привычного для человеческого духа мира созда­ниями. Далёкие, далёкие от отданного детям в дом мысли Создателя сказались в них. Казалось бы, это Отец их одел так, а Сын не оставит нас (если мы друг друга не оставим). Но испуган Блок их цельностью и силой, которой не может быть. Он забывал о своей силе, о правде. И сам Жуков операцию в