Русская нарезка - Павел Кушнир

чем два­дцать минут назад. Сейчас это казалось далёким и непости­жимым действием. Тогда он мог это сделать, хотя что-то и мешало ему, сейчас сама мысль об этом казалась безумием.

Куда как ближе было розовое животное на коричневом одея­ле. Рокоссовский понимал, что нужно открыть глаза, чтобы задержать это падение. он.

Разлепив глаза, Рокоссовский увидел знакомую обстанов­ку, в которой вещи хотя и подрагивали, будто сбрасывая из­быточное тепло и цвет, но не менялись, оставались собой, и на своих местах. Он несколько успокоился, подумал, что это была некая волна, которая теперь отхлынула. «Всё же я по­звоню», — подумал Рокоссовский. Он схватил трубку, не об­ращая внимания на радужный след от своей руки, который она оставила в воздухе, потянул эту большую, чёрную, странной формы вещь к себе, набрал воздуха в грудь и хотел что-то сказать в трубку, но не мог внятно выговорить ничего, как не мог ничего и подумать внятно, поэтому замычал в трубку, зарычал, закашлял, наконец, завыл, и, понимая, что всё это нелепо и бессмысленно, выронил трубку и снова за­крыл глаза. Новая волна, как ему казалось, была далеко, но двигалась, подбиралась к нему. Рокоссовский заметил, что серость и пустота в его мыслях сменились острыми вспыш­ками, воля окрепла, он подумал, что сможет подобрать труб­ку, но как и что в неё сказать? Он воодушевился, весь со­бравшись, придумал фразу: «Ларолхежлова ко мне сроч­но!» — теперь нужно было опробовать её вслух, а выгово­рить фамилию Ларолхежлова было непросто.

Он это сделал. Откинувшись на спинку кресла, он радо­вался.

Гобблогобоббрдт, — сказал вдруг Жуков.

Что. Георгий Константинович?

Гобблогобоббрдт! — повторил Жуков громче. Теле­гин, как сидел на стуле, так и упал, вместе со стулом, набок. Его голова глухо ударилась о грязный пол, глаза выпучи­лись. — Какой пиздец! Какой пиздеееееец! — заблеял фаль­цетом Телегин, трепыхаясь на полу. Появились существа, которые разобрали слово на куски и составили другое, что-то отнимая, что-то добавляя. Как механизмы, в то же время жи­вотные, хотя и без тяжёлого тела, не материальные, двига­лись они очень быстро и уверенно, при этом тоже трепыха­лись и смеялись, но не звуком, а яркими цветами. Тем време­нем Жуков превратился в жука. Этого Телегин не вынес; он потерял сознание, были видны белки его глаз закатились глубоко вверх и дыхание неровным, прерывистым, открылся неровно рот и слюна. Жуков прогрел крылья сухим шеле­стящим звуком и вихрь мух взметнулся в углу. Что они там обсели? Жуков заскрежетал лапками и оживлённо задвигал состоящей из разнообразных челюстей нижней передней частью головы.

Фррррр! — Влетела белёсая бледная моль. Жуков за­махал усиками. Моль выпростала назойливый хоботок, её плешивое тельце шло неприятной дрожью. Жуков издал долгий низкий звук. Моль приняла человеческую форму, это был Владимир Владимирович Путин.

Ээээ. — начал было Путин, но Жуков наклонился и вгрызся ему в лицо. Путин, в свою очередь, вцепился руками в основания усиков Жукова, открыл рот и выпустил несколь­ко образований серой нитевидной плоти, которые оплели челюсти Жукова, и крупное фиолетовое щупальце с зубами, которое впилось Жукову в матовый глаз. Жуков отпрянул. Развивая успех, Путин ударил сбоку серповидным хвостом и помял жёсткие надкрылья Жукова, затем откуда-то из плеши выпустил струйку бесцветной жидкости, которая заставила Жукова, съёжившись, откатиться назад. Путин длуго прыгнул следом. Жуков перевернулся на брюшко и быстро пополз к двери. Путин схватил его лапку, но тут же выпустил, и Жуков уполз.

Путин хотел вернуться в форму моли, но что-то пошло не так, и он превратился в бесформенный, скользкий кусок плоти, из которого уродливые конечности и щупальца били и рвались во все стороны, как будто оно пыталось перевер­нуться и не могло. Кусочки вещества и брызги отлетали, тек­ла бурая кровь. Так продолжалось несколько минут, потом всё исчезло; Путин перешёл в другой голос, где сумел пре­одолеть плотские трудности, обрести стабильную форму. Жуков в облике человека вернулся в комнату, слегка пнул лежащего в беспамятстве Телегина. В руке у Жукова был ма­ленький, грязный, весь в масле и земле, пистолет.

— Сунься мне только! — сказал Жуков.

Лжепричастие маршала помнится многим из тех кто уча­ствовал рядовым мясом слитных потоков его грандиозных отвлекающих операций. Оно было всегда последователь­ным.

.3. Человек. 4. Животное. 5. Растение. 6. Минерал. 7. Пе­чатное слово. Его полки стандартной лестницы танцев мог­ли меняться только духом обыденной перестановки. В ко­ротком варианте — первые три ступени. Так обедал перед известным уклонением от санкционирования артиллерий­ской контрподготовки. Напоминает симфонию «Трагедия выбора». Зелёный говорит о том, что находится под ним, а не о себе. Под зелёным что-то есть. Золотое хорошо сочета­ется с зелёным. Нужно время и терпение. Я не люблю зо­лото на поверхности. Зелёный отлив снаружи, на сером издалека, и золото увенчает чёрное и прозрачное внутри. А у Жукова кровь. Может быть, чёрная кровь. Может быть, на обложку вынесена из текста мысль о зелёной крови. Может быть, это две различные крови, внутри живущие полифони­чески, о чём говорит и пурга. Тогда три голоса, красный, чёрный и зелёный (возможно, о живом наркотике внутри крови). Фальшивое золото остаётся посмертной лжи. Поедая печатное слово, Жуков уделял больше силы паузам в тексте. На второе была плоть богов мексиканского культа. Этому служил другой человек, шарлатан. Ему было за семьдесят уже тогда, в 1942 или 1943 году. 3. Человек. .Жуков знал о со­бытиях с Гоголем, когда его спросило «Свинину будешь?» откуда-то из-под стола, и хотел войти в эту очередь. Ни Жу­ков, ни Сталин не понимали, о чьей плоти идёт речь. Жуков пытался искать её среди полевых жён своих офицеров в по­лях. Многие ходили с перевязкой на плече, многие. Этим тоже занимался Левин. Участие в третьем по свободной во­ле, он не любил сидеть один за столом. Выход — изгнание немцев, оккупация Германии. И ждать. Долго ждать. 4. Жи­вотное. Обычно свинья. Это комический эпизод. Лейтенант и здесь пытается без мыла влезть со своей любимой породой Бухенвальдская Белая. Но корабль этого мира быстро осты­вает, сужается; крыса так никогда и не сумеет его покинуть.

Выдать Наркомовский Грамм!

И мы прямо в окопе с Таней скурили Наркомовский Грамм. Я смотрел без интереса, и она, запахнувшись, сказала мне: вот и сидел бы по тылам да.

Я пожал плечами и кто-то сверху бросил в нас крупную вошь и не попал, а потом ракета осветила всё, и вот тут нас впёрло. Теперь уже я тянулся к ней а она отползала по ко­лючей мокрой земле отталкиваясь спиной и ёрзая и неверо­ятная красота бытия