Чёрный, как тайна, синий, как смерть - Елена Бриолле

«– Мой дорогой Отто, вы продолжаете убивать своих обезьян?

– Ах, мсье, от вас ничего не скроешь…

– Осторожно, вы рубите под собой самый гуманный сук эволюции!»

Журналистка и сыщик переглянулись, и Николь показалось, что кончики усов Габриэля невольно поднялись вверх. Хм, ну хоть немного оттаивает! Юмор всегда согревает сердце! Довольная собой, Николь продолжила просматривать газеты. Несколько номеров за октябрь прошлого года кратко повторяли историю исследований профессора, и только в одной из них содержались новые любопытные сведения. Николь постучала кулачком по столу и, дождавшись внимания Габриэля, прочла вслух: «После хладнокровного убийства двух обезьян, Чики и Сэма, доктор Отто, вероятно, раскаялся в содеянном и, за неимением семьи, решил уединиться в тени деревьев на берегу Сены. Две недели назад он приобрел имение «Плакучая ива» в Рюэ́е и переселился туда вместе со своей лабораторией. Что бы это значило? Что стало источником этой метаморфозы, в результате которой столичный учёный превратился в провинциального лабораторного червя? Что заставило доктора решиться на такой поступок? До этого дня мы ничего не знали. Но, как известно, кто ищет, тот всегда найдёт, и ваш покорный слуга раскрыл эту тайну. Дело в том, что знаменитому профессору в Рюэй секретным образом продолжают доставлять обезьян. Я просидел у ворот его дома весь вечер и слышал необычный крик, доносящийся из окон лаборатории Отто. Крик, который напомнил мне крик испуганного шимпанзе…»

– Где он устроил свою лабораторию? В Рюэе?

– Да, там, где Наполеон жил с Жозефиной во дворце Мальмезон и готовился к завоеванию Европы…

– Нет, этот город ведь тоже расположен на берегу Сены, как раз напротив Шату…

– Рюэй-Мальмезон действительно пользуется большим успехом у художников-пленэристов.

– Тут другое… Этот город находится вверх по течению от Буживаля, где была обнаружена лодка Софии фон Шён… Так, проверь, пожалуйста, расписание поездов. Если повезёт, то я уже сегодня возьму для тебя интервью у этого загадочного профессора.

– Я сама спокойно могу взять у него интервью, поэтому поеду с тобой!

– Николь, лучше оставайся здесь. – Габриэль быстро собрался и перед уходом добавил: – Зачем ехать со мной в Рюэй, если вместо этого можно съесть на ужин тарелку итальянской пасты…

Глава 42

О медицине за чаем

Александр Мансуров не знал, куда деть свои руки. То ли от жары, то ли от нервного напряжения, но они так сильно потели, что приходилось каждые десять минут вытирать их о брюки. От одной мысли о том, что ему предстоит встретиться и пожать руку самому Илье Ильичу Мечникову, Мансурову становилось дурно. Но не ретироваться же ни с чем, когда тебя приглашает к себе на чай самый знаменитый в медицинских кругах русский профессор.

Вот интересно, что, занимаясь живописью вместо учёбы, Алекс Мансуров никогда внутренне не стыдился своего отлынивания от занятий в университете. Но это перед французскими профессорами. А Мечников русский. К тому же признанный учёный, получивший четыре года назад Нобелевскую премию по медицине. И руководит самой большой лабораторией в Институте Пастера… Он русский – перед ним не покривляешься. Наверняка профессор посмотрит на Алекса и сразу увидит все микробы, разъедающие его душу и заставляющие его чаще смотреть на свой мольберт, чем наблюдать за поведением клеток живых организмов… В общем, молодого человека мучила та непереводимая на французский язык беда, которую в России принято называть «совесть». За то, что он транжирил отцовские деньги, за то, что несерьёзно учился и так же несерьёзно писал свои картины, за то, что сам до сих пор не знал, чего ему в жизни хочется…

Институт Пастера находился в отдельно стоящем здании на улице Дюто. Рустованные наличники на фоне красных кирпичей напоминали складки белых рукавов медицинских халатов. Единственным овалом в этом геометрическом мире была арка входной двери, поглощавшая посетителей своим чёрным ртом. Мансуров постоял минутку у арки, а потом поднялся по ступенькам и позвонил.

Ему открыл старый швейцар и, узнав, что молодой человек пришёл с визитом к Эли Мечникофф, пошёл доложить о его прибытии. Мансуров был уверен, что этот день изменит ход его жизни, но не мог объяснить почему. Швейцар вернулся и разрешил подняться на второй этаж. Каждая ступенька лестницы давалась Мансурову тяжелее и тяжелее, а перед входом в кабинет профессора он словно врос в пол. Молодой человек мысленно начал рисовать в своей голове картину, представлявшую его страх в ряду геометрических фигур. И когда эти фигуры выстроились в спираль, центром которой была дверь в кабинет Мечникова, последняя распахнулась. На пороге стоял бородатый человек с длинными волосами и крупным благородным носом. Его узкие глаза были прикрыты складками век, отчего взгляд казался необычайно живым и острым.

– Вы Александр Мансуров? Хорошо, что пришли, мне очень хотелось с вами поговорить. – Илья Мечников улыбнулся, и от теплоты этой улыбки на душе у Алекса стало так уютно, как когда он возвращался домой из занесённого скрипучим снегом парка, а там его ждали мама и горячие блины. – Проходите, пожалуйста, я уже велел приготовить нам чай.

Пока профессор складывал стёклышки, которые он только что рассматривал в микроскоп «Нашэ», Мансуров осмотрелся в кабинете знаменитого учёного. Помещение напоминало лабораторию алхимика: стёкла пробирок, бутылок, фильтров, флаконов, колб, луп и банок. В стеклянных аквариумах бегали толстые мыши и розовоносые мышата. В шкафах вдоль стены соседствовали аппараты Перрье, Рессинёля, Рэйналя, поляриметр де Брио, аппарат для дезинфекции писем, стерилизаторы и фотоаппарат для микрофотографии…

Мечников сел за свой письменный стол и обратился к Мансурову:

– Французский полицейский написал мне в записке, что именно вы порекомендовали ему обратиться ко мне для проведения дополнительных анализов крови. Я увидел, что вы русский, поэтому и пригласил вас к себе. Вы, кажется, учитесь на медицинском факультете? Давно вы во Франции? Уже освоились?

Мансуров вздрогнул, но тон голоса Мечникова был настолько располагающим, что Алекс сразу выложил, что да, учится на медицинском на деньги отца, но он сам имеет тягу к художественному образованию и искусству, поэтому до сих пор не определился с тем, чем ему следует заниматься дальше…

Илья Ильич в ответ понимающе кивнул. Им принесли чай, и, наполняя чашку Мансурова ароматным горячим зельем, профессор сказал:

– Полно вам, вы ещё так молоды!

– Мне уже двадцать четыре, – беря в руку чашку чая, возразил Мансуров.

– Да, вот я и говорю: вы ещё очень молоды, поэтому и страдаете главной болезнью молодых – пессимизмом. Не переживайте, как и всякая болезнь, со временем он тоже пройдёт и уступит место более светлому мировоззрению.

– Вы считаете это болезнью?

– Конечно! Вот вы какой образ жизни ведёте?