Резиденция. Тайная жизнь Белого дома - Кейт Андерсен Брауэр

* * *

В 1960-х и 1970-х жители негритянских кварталов Вашингтона считали работу буфетчика, горничной, посудомойки или уборщика Белого дома престижным занятием. «Это всегда воспринималось здесь как очень особенный, в каком-то смысле даже изысканный вид деятельности», – говорит Лонни Банч. Он увязывает это чувство профессиональной гордости и достоинства с тем, что во многих семьях этой работой занимались из поколения в поколение: «От отца к сыну, от сына к внуку».

Для нескольких поколений чернокожих американцев работа в Белом доме была чем-то большим, чем просто работа. «Они понимали, что работают не только ради самих себя. Они действительно ощущали бремя двойной ответственности. Они не просто работали, чтобы кормить свои семьи, но еще и символизировали собой то, на что способны представители их расы при определенном отношении к себе. Они прикладывали все силы, чтобы быть самыми лучшими в своем деле».

Иногда преобладание в Белом доме чернокожих дворецких становилось проблемой. Швейцар Крис Эмери вспоминает случай во время исторического визита советского лидера Михаила Горбачева в Белый дом в 1987 году. Тогда на ходу возник вопрос о том, как двух мировых лидеров укрыть от проливного дождя, собиравшегося хлынуть над Южной лужайкой.

«Главный швейцар Гэри Уолтерс оглядел выстроившихся с зонтами дворецких и сказал: «Я не могу допустить, чтобы зонты над мировыми лидерами держали только чернокожие. Это будет выглядеть ужасно». Уолтерс попросил Эмери и еще одного белого швейцара выйти на улицу с зонтами и держать их над Рейганом и Горбачевым, чтобы не создалось впечатление, «что тут у нас как на какой-нибудь плантации», как выразился Эмери.

Буфетчик Херман Томпсон учился в самом первом интегрированном классе, созданном в одной из вашингтонских школ[35], и таким образом оказался на переднем крае процесса десегрегации. Дискриминация и откровенная враждебность со стороны белых однокклассников сделали его «бунтарем по природе», рассказывает он мне за ланчем в вашингтонском ресторане неподалеку от района его детства. «Это было совсем не здорово».

В Белом доме Томпсон столкнулся с проявлениями расизма, уже знакомыми ему по обычной городской жизни, и старался противостоять им, но не так прямолинейно, как Билл Хэмилтон. «Когда афроамериканцы оказывались там в качестве гостей, а такое бывало нередко, мы брали себе за правило следить за тем, чтобы они не оставались без внимания, чтобы их обслуживали столь же внимательно, как и всех остальных», – говорит он. Даже в период администрации Никсона официанты все еще носили фраки на государственных приемах. Однако со временем, по мере того как в Белом доме все чаще стали выступать негритянские музыканты, например Дюк Эллингтон или вокальная группа The Temptations, и появлялось все больше гостей-афроамериканцев, официантам было приказано не надевать фраки, чтобы не подчеркивать различие между обслуживающим персоналом и гостями.

«Мы шутили, что хвосты[36] поменялись вслед за меняющимся миром. Было полно случаев, когда народ не мог разобраться, кто тут гости, а кто – официанты, – усмехается он. – Среди наших работников были исключительно элегантные джентльмены, а народ привык судить о том, кто есть кто, по внешнему виду». Томпсон говорит, что и его самого несколько раз принимали за одного из гостей.

Хотя Томпсон и замечал, что ситуация постепенно меняется в лучшую сторону, познакомившись на похоронах Юджина Аллена с новым главным швейцаром, отставным адмиралом Стивеном Рошоном, он был потрясен до глубины души. «Считалось, что скорее небо упадет на землю, чем на этой должности окажется чернокожий!»

Рошон родился в 1950 году и рос в Новом Орлеане в эпоху, когда 10 процентов американцев не могли позволить себе поесть даже в закусочных дешевых магазинчиков Woolworth's[37]. Он до сих пор прекрасно помнит случай, который произошел с ним в тринадцатилетнем возрасте. Стивен шел на сбор бойскаутов, когда рядом с ним притормозил набитый белыми подростками и украшенный флагом конфедератов красный «Шевроле». Ему крикнули: «Получай, ниггер!» – и забросали бутылками из-под кока-колы. Он говорит, что этот неприятный инцидент был одной из причин, по которым он объявил своему персоналу в Белом доме, что будет всегда внимательно относиться к их озабоченности проявлениями дискриминации. «Я не хотел, чтобы кого-нибудь обидели так же, как в свое время меня».

Время от времени ему случалось узнавать и о настоящем расизме. Однажды к нему зашел единственный чернокожий работник одной из мастерских и сообщил, что из-за цвета кожи ему то и дело велят заткнуться. Рошон немедленно вызвал к себе его начальника и сказал, что не потерпит этого. «В Белом доме информация расходится моментально. О том, что произошло в одном подразделении, сразу же узнают во всех других, даже не сомневайтесь», – говорит он.

Налицо было различие между такими работниками, как Билл Хэмилтон и Херман Томпсон, которые замечали проявления расизма в Белом доме и считали необходимым с этим бороться, и Юджином Алленом, Линвудом Уэстреем и Джеймсом Рэмси, мирившимися с положением дел.

Буфетчик Элви Пасколл, которому сейчас девяносто три, во многом похож на своего друга Линвуда Уэстрея. В четырехлетнем возрасте он уже убирал хлопок на полях родного Хендерсона в Северной Каролине. Ему и его шестерым братьям и сестрам довелось пережить Великую депрессию, и, по его словам, родители воспитывали в них почтительность к власти. Он не слишком словоохотлив, как и многие другие представители старших поколений афроамериканцев, которых, как он говорит, учили не болтать, чтобы не потерять работу. «Ты оказался там по конкретному делу – ты там, чтобы служить. А дело прежде всего».

Франтовато одетый, с подтяжками на брюках и пастельных тонов шелковым галстуком, Пасколл говорит мне, что с этим знанием пришел в Белый дом, где начал работать в период администрации Трумэна. Если случался конфликт или личный разговор, не предполагавший его присутствия, ему приходилось срочно решать, что делать – то ли незаметно ускользнуть, то ли сделать вид, что он ничего не замечает. «Делал и так, и эдак!» – смеется он.

Уэстрей невероятно снисходителен. Губернатор Алабамы Джордж Уоллес был ярым сторонником расовой сегрегации, и его высказывание «сегрегация сегодня, сегрегация завтра, сегрегация навеки» легло темным пятном на политическую жизнь 1960-х. После покушения 1972 года он пытался оправдаться перед обществом и, в частности, как вспоминает Уэстрей, завоевать симпатии афроамериканского персонала Белого дома, когда появлялся в нем в качестве гостя. «После того как его подстрелили, Джордж Уоллес стал прямо-таки свойский парень, – говорит Уэстрей, покачивая головой. – Приезжая в Белый дом, он перво-наперво отправлялся в подсобки, да там и оставался с нами, где-нибудь в буфетной». Неудавшееся покушение «изменило его полностью», говорит Уэстрей. «Пути Господни неисповедимы. Понадобилась пуля, чтобы его вразумить».